Промысел Господень: Летописи крови
Шрифт:
Передвижение внутри здания любого объекта — диапазон размеров от таракана до медведя — отслеживается телеметрическими датчиками, реагирующими на изменения температуры, объема, скорости движения воздушных масс. Микрокамеры, предусмотрительно замаскированные под элементы декора, неустанно фиксируют все четные мгновения жизни внутри здания и нечетные снаружи.
В системах вентиляции и дренажа сновали нанозонды, анализирующие состав воздуха и воды.
В промежутках между двойными потолками прятались турели крупнокалиберных пулеметов — на случай, если в здание проникнет вооруженный противник. Если же придется вести крупномасштабные бои, у службы безопасности имелись
В общем, уж очень тщательно охраняла себя церковь.
— Я благодарю вас, господа, что откликнулись на мое приглашение. Дело, разобрать которое нам предстоит, носит чрезвычайно важный характер. Все вы являетесь ярыми ревнителями нашей веры, что есть большая редкость в наши дни. Наша конгрегация на Марсе немногочисленна, но мы сильны сплоченностью и свято храним мудрость предшественников. Перед глазами Господа нашего — мы Его преданные дети. Нам и только нам открыт истинный смысл Его посланий, и будут вовеки прокляты те, кто глух к словам истинной веры. Аминь.
Голос Настоятеля был тих, и если бы не система усиления звука, то вряд ли бы присутствующее разобрали его слова.
Священник сделал паузу и продолжил:
— Среди нас есть заблудшая овца, в мыслях и деяниях которой я вижу греховность и большую опасность для целостности нашей церкви. Встань, Ян Ватек, известный как Шерхан, и яви высшему суду свой лик.
Шерхан нехотя поднялся. Неведомо откуда взявшийся луч галогенного прожектора вырвал его фигуру из успокоительных объятий мрака. На мгновение Шерхан был ослеплен и дезориентирован. Два его телохранителя дернулись, но их остановило мерное жужжание пулеметных турелей, спустившихся из-под потолка.
— Выйди вперед, Ян, и держи ответ перед лицом Господа нашего.
Шерхан вышел в проход между рядами и спустился в центр зала. Секретарь жестом указал ему на небольшой просцениум перед трибуной Настоятеля.
— Итак, готов ли ты выслушать предъявляемые тебе обвинения, держать ответ на задаваемые вопросы и в точности выполнить волю суда, какой бы она ни оказалась?
— Да.
— Итак, приступим.
Шерхан жил на самой вершине луксорского «веретена». Он неизбежно старел. С годами в нем проснулась склонность к уединению, в котором он находил столь желанный покой, недоступный ему долгие годы в прошлом. Его дом изнутри был покрыт пылью и паутиной. По-прежнему молодой в душе, он страдал, чувствуя, как холодный порыв ветра старости сбивает его с ног. Последние годы он не спал по ночам, разум держался на нейростимуляторах, зависнув над пропастью, на дне которой его ждало вечное забвение. А наверху, где облака царапают края неба, у него уже не осталось привязанностей, без которых любое живое существо теряет способность ценить свою жизнь.
Осень сознания готовилась смениться суровой зимой безумия. Там, среди снега умственной слабости, терялись облики людей, которых он считал близкими ему. Черно-белый фотоальбом памяти сохранял редкие цветные снимки, на которых были запечатлены только лики жертв Шерхана. А их было много.
— Прежде назови свое полное имя, чтобы суд знал его.
Шерхана передернуло от ужаса. Если Синод дошел до того, чтобы раскрывать клановые имена, значит, дело обстоит еще хуже, чем в рассказах пресвитера Гиля. Чувствуя, как острый как бритва страх сжимает горло, Ян произнес наречение, данное ему вторыми
Какое-то время амфитеатр боролся с упавшей на него тишиной.
— Ты, — Настоятель с большими паузами повторил имя Шерхана, — обвиняешься в сокрытии Истины от Священного Синода.
Это было всеобъемлющее обвинение. Включающее в себя многое. В нем тесным клубком переплетались явное и тайное, проступки мелкие, на которые давно было принято закрывать глаза, и серьезные преступления, каждое из которых каралось сурово. И смерть в ряду наказаний была не самым страшным приговором.
— Начнем по порядку. Господин секретарь, прошу вас.
Секретарь достал из кармана пиджака пульт и активировал голографический проектор.
Год 1459 от Рождества Христова. Человечество барахтается в купели дикого средневековья. Повсюду горят костры инквизиции, освещая землю ночью так же ярко, как делает это солнце днем. Жгут книги, жгут людей. Свинцовый груз аутодафе тяготеет над многими. Клеймо еретика закрывает рты болтунов навечно.
Религии сжигают друг друга в пламени войны. Ненависть душит проповедников, и они расплескивают ее с трибун кафедральных соборов. Конфессии и секты режут друг другу глотки в рамках одного по сути учения. Иноверцы точат мечи, готовя их к сладостному мигу джихада. Крест и меч против полумесяца и ятагана. И так уже не один век.
Торопливые шаги по каменной лестнице. И нервный крик:
— Госпожа! Госпожа Лидия. Горе!
Лидия нервно встает, покинув традиционное вышивание. Иголка застревает в полотне, оставив узор незавершенным. Женщина бледна, дрожащие руки теребят подол платья.
— Горе-то какое. — Служанка вбегает в покои и падает на колени, заливая пол слезами. — Убили! Госпожа! Господаря Алекса убили!
Кровь отливает от лица, подкашиваются ноги. В горле теснится крик боли и опустошающего ужаса. МЕРТВ!!! О Господи, за что караешь!
Лидия выходит на террасу. Впереди, в нескольких шагах спасительный край стены, за ним секунды свободного падения и мягкое объятие вечной тишины.
Когда он увидел ее изуродованное тело, он узнал, что такое боль потери в первый раз.
— Мы будем и впредь величать тебя мирским именем, Шерхан. Чтобы не вызвать нежелательного резонанса истинным языком. К тому же нет надобности цепляться к силам, способностью руководить которыми мы не владеем до сих пор. Мы будем задавать тебе вопросы, а твой долг — правдиво отвечать на них. Ты согласен?
Шерхан кивает головой.
— Ты был рожден в 1422 году от брака мужчины и женщины?
— Да.
— В 1453 году ты взял в законные жены Лидию Чапек, дочь барона Ярослава Чапека, и прижил с ней сына Вацлава.
— Да, именно так.
— В 1459 году ты вместе с другими баронами отправился воевать с турками. Предатель сообщил весть о твоей гибели. Так ты потерял супругу.
Дождь хлещет как из ведра. Это хорошо. Потому что струи воды скрывают слезы. Он стоит на коленях перед холодным телом и руки его обагрены кровью. Он умывает ею лицо, шепча клятву мести.