Пронзая ветер
Шрифт:
А между тем смерть Игрока вызвала у людей чувство эйфории: они кричали, визжали, пели, обнимались, плакали. Шут неожиданно вскочил на деревянные перила, рискуя упасть и сломать шею, сорвал повязку с головы и заорал:
— Долой богачей! Вся Сила — народу!
Толпу охватило неистовство. Клич был мгновенно подхвачен Топором и множеством других людей. Обезумившие люди вскакивали со скамеек и, вырывая их с корнем, швыряли вниз, на размещавшихся там благородных дам и господ.
— Держись рядом, — прорычал Шут, и их подхватил людской поток.
Все превратилось в сплошной кошмар. Девушка бежала за Шутом и Топором, на котором
Вырвавшись на свободу, толпа взревела, когда путь ей преградили солдаты, и ринулась на ощетинившиеся пики. Полилась первая кровь. Ограждение было сметено и похоронено под ногами беснующихся людей. Перекрывая вой, Топор заорал:
— В Храм! Все в Храм! Сила — народу!
Озверевшая толпа, подхватив этот клич, ринулась в Храм.
— Надо прорываться, — прокричал Шут на ухо Ланетте и, крепко схватив ее за руку, попытался выскочить из толпы.
Умненькая Ртуть, также догадавшаяся, что дело пахнет жареным, мигом протрезвела. Она вскочила на плечи Топору и быстро поцеловала его в затылок. Затем, легкой танцующей походкой побежала прямо по плечам и головам людей в противоположную от общего движения сторону.
Когда Шуту и Ланетте удалось, наконец, вырваться из толпы, выглядели они весьма помято. Молодые люди забежали в пустой переулок, и устало прислонились к железной ограде. Плечо Ланетты пылало. Коросс пробороздил на плечах Ланетты глубокие борозды в попытке удержаться. «Прости», — голос Коросса в ее голове звучал виновато, и Ланетта с трудом удержалась, чтобы не погладить крысу. Это Короссу уж точно не понравилось бы.
— Сюда! — махнул рукой Шут на дерево, и помог Ланетте забраться на толстую ветку.
Спрятавшись в густой кроне, они хорошо видели происходящее на площади и окрестных улицах.
Толпа продолжала колыхаться, словно разгневанное море, обрушивая свою мощь на Храм. Тот, словно гигантское чудовище, продолжал и продолжал поглощать бесконечные потоки людей. А в это время подступы к площади со всех сторон перекрывались арбалетчиками и тяжеловооруженными всадниками, стекающимися со всех окрестных улиц. Когда площадь была взята в плотное ощетинившееся кольцо, в Храме раздался громкий хлопок, и из его окон вырвалось ослепительно белое пламя. Кричащие от боли горящие люди бросились наружу, врезаясь в подступающую к Храму толпу, перемешиваясь и зажигая ее как снопы сухой соломы. Новый вой ужаса, еще громче первого, пронесся над площадью, и толпа рванула назад. Но их уже ждали солдаты.
— Пли! — прокричал в рупор блестящий офицер.
Густой тучей смертоносные стрелы обрушались на толпу. Солдаты хладнокровно расстреливали мечущихся людей, охваченных пламенем. Запасы стрел казались неиссякаемыми. По мостовой заструились кровавые реки.
— Сваливаем, — пробормотал бледный Шут и, спрыгнув с дерева, нырнул в подворотню.
Ланетта последовала за ним.
Они нашли Папашу Мота, сидящим в полупустой трапезной. Хозяйка гостиницы протирала посуду и расставляла ее в шкаф. Она обрадовалась, увидев Шута, и бросилась наливать ему и его друзьям в кружки вина.
— Как Игра? Ой… Линь, расскажешь мне чуть позднее, а то надо проследить, как там с ужином. Скоро народ начнет
Шут покачал головой.
— Не начнет. Там сегодня была такая мясорубка! Будет счастье, если еще кто-то уцелеет.
Хозяйка побледнела, а встревоженный Папаша Мот потребовал объяснений.
Шут рассказал о трагических событиях, предварительно успокоив Папашу, что он видел Ртуть и Ужика, когда они уже вырвались из толпы. Хозяйка заплакала, уткнувшись ему в грудь, и он гладил ее по спине, не произнося больше ни слова.
В этот вечер тренировок не было. Линнок без труда убедил Папашу Мота покинуть город.
— Сейчас может начаться все что угодно. И уж наверняка никому не будет никакого дела до представлений. Надо ехать в другой город, — говорил Шут, и Папаша Мот согласно кивал.
Как только Ртуть и Ужик, запыхавшиеся и бледные, влетели во двор гостиницы, повозка сразу тронулась в путь.
Костер души
Папаша Мот нещадно гнал лошадей. Остановил их лишь в полночь, когда от бедных животных начал валить пар. Съехав с дороги, они нашли уютную лужайку, спрятанную от лишних глаз кучерявой рощей. Здесь было все, что нужно усталым странникам: сухие ветки в лесу для огня, ручеек с чистой водой для завтрака поутру, небольшое лесное озерко для купания. Пока циркачи разбивали лагерь, Шут и Ланетта вызвались заняться измученными лошадьми. Они распрягли несчастных работяг и тщательно обтерли их ветошью, после чего, не торопясь, повели их в сторону озера. По дороге к ним присоединился Коросс, вновь принявший человеческий облик.
Если бы не теплое фырканье мерина, которого Ланетта вела на поводу, девушка замерзла бы от холода молчаливого отчуждения, которое излучали ее спутники.
— Поверь, Линь, я не влиял на толпу, — прервал молчание Коросс. — Да и не смог бы. В нынешнем состоянии из меня маг никакой.
— Какое это теперь имеет значение? Я сам приложил ко всему этому руку, — горько отозвался Шут.
— Нет, Линь. Все было очень хорошо спланировано. Дрова для костра были уже заготовлены, просто ты раньше инициатора бросил спичку. Только и всего, — возразил Коросс. — И я очень боюсь, как бы сегодняшнее представление не стало предвестником более серьезных событий.
— Почему ты так думаешь? — безразлично спросил Шут.
— И у вас, и у нас есть лица, заинтересованные в развязывании военных действий. Это хорошая возможность попытаться совершить перестановки среди Домов внутри наших государств. В Кроссе есть много желающих, воспользовавшись волнениями, заявить свои претензии на трон Верховного Правителя. В Митриле же, в отсутствии Диогэла, Дом Откровения, как я понял, тоже проявляет подозрительную активность.
— Ротэль в роли Верховной Правительницы? Что ж, теперь это все меня не касается. Я предатель, изгой и убийца, — прошептал Линнок.
Ланетта, сочувственно дотронулась до руки друга, но он не заметил этого.
— Коросс, расскажешь, что ты знаешь о родителях Линнока? — спросила девушка, чтобы как-то отвлечь Шута от грустных размышлений.
Коросс вздохнул:
— Вряд ли это Линю понравится. Особенно сейчас.
— Это еще почему? — тотчас подозрительно осведомился Шут.
— Потому что по матери ты кроссец, Линь. Поэтому тебе так хорошо дается лицедейство и цирковое искусство.
— И кто она? — глухо спросил Шут.