Пропавшая экспедиция
Шрифт:
Папа убегал. Вика судорожно сжалась в комок. Прямо как она в эту ночь. Надо же, чтобы вот так… Впрочем, желание узнать, что произошло с отцом, откинуло все остальные мысли в сторону, и девушка открыла первую страницу.
— Дядя Вилен, — Щетинин прижал трубку к уху, будто боялся, что голос дядьки кто-то ещё сможет услышать в этом пустом доме, — извини, что так поздно звоню…
— Говори.
— Нужно изолировать Терёхина.
— И всего-то? — СЧХ слышал, на том конце невидимого провода никто и не собирался шутить.
— На два дня.
— Ты понимаешь, о чём просишь?
— Понимаю.
— Серёжа, мы на него ничего не нашли. Слышишь? Ничего! Он чист, аки протёртое стекло. Мало того, только начали по нему «копать», как тут же на нас посыпались звонки.
— Понимаю, дядя Вилен.
СЧХ замолчал.
— Очень нужно?
— Да. И срочно. Если он успеет связаться с теми, что на Гилюе…
— Ясно. Ты уже в Зее?
— Да. На улице Ленина.
В трубке послышался выдох удовлетворённого удивления.
— И даже название не поменяли?
— Нет. Ты же знаешь, нашу область всегда называли «Красным островом». И камень, что установили во время перекрытия, тоже в парке. И Дом культуры «Ровесник». Помнишь, ты брал у соседей дамский велосипед для меня? И я катался возле этого клуба.
— Ты мне на жалость не дави. Велосипед он вспомнил. Словом, так. Сейчас мы этого Терёхина вывезем. На рыбалку. Он сегодня дома один ночует, так что разбудим. Но до вечера, не больше. То есть у тебя всего двенадцать часов. На всё про всё! Если не успеешь — вини себя одного!
На том конце отключили связь. СЧХ, держа перед собой телефон и глядя на дисплей, резко поклонился:
— Спасибо, дядя! Для нас двенадцать часов — не всего, а ого-го…
И принялся набирать номер Ельцова.
«…лежат повсюду. Те, что возле воды, ушли в почву глубже. Те, что выше по склону, менее вросли в землю.
Юрка выдвинул гипотезу, и я её поддерживаю: некогда река была судоходной. То есть склоны обоих берегов — это тоже русло реки, только в прошлом. Далёком прошлом. Конечно, уровень воды в речке поднимается каждый год по весне, во время таяния снегов. Однако исследования последних десятилетий, начиная с 1908 года, показали: уровень воды в реке никогда не поднимался выше отметки 2.40. Даже в самый снежный год. А высота склонов достигает в среднем четырёх с половиной метров! Плюс два метра глубины самой речки, итого — пять с половиной метров „чистой воды“. Вполне достаточно для крупного судна с плоским днищем.
Но меня более заинтересовал другой вопрос: разброс камней. Почему радиус разброса составляет почти сорок метров? Причём часть гранита точечно легла на дно реки, если исходить, что во время транспортировки уровень воды был именно пять метров, а другая часть хаотично раскидана вдоль бывшего берега, граничившего с рекой. Что произошло с судном, перевозившим камень? То, что гранит не выгружали, — не вызывает никаких сомнений.
Варианты ответов. Судно затонуло. Исключено. В этом случае весь камень лежал бы сегодня в одном месте и только возле воды и в воде. А мы нашли гранит во множественном числе и выше, вдоль берега, и в лесу, в ста шагах от речки. Версию о том, будто некто, обнаруживший камни, решил перенести их вручную, с берега выше по склону, вскоре тоже откинули. Все камни вросли в землю практически на один уровень. И ещё любопытный факт. С противоположной стороны речки гранит отсутствует. Он лежит только с правой стороны вверх по течению. Боцман высказал невероятную версию, будто судно, перевозившее блоки, перевернулось на бок во время сильного прилива. То есть огромная волна опрокинула его, потянула за собой, вот камень и вывалился. Если исходить из разбросанности гранитных блоков, кажется, будто река вышла из берегов. Причём моментально, неожиданно. И удар волны пришёлся в нос судна. Такое случается вследствие цунами. Но какое цунами может быть в полутора тысячах километров от моря? В гористой местности? А если это цунами, то…»
Что было написано дальше, Вика разобрать не смогла. Фиолетовое пятно навечно скрыло размышления отца о происшедшем, скрыв две страницы текста. А дальше шёл новый монолог, который часто прерывался небольшими пятнами, но смысл написанного, хоть и с трудом, всё-таки можно было уловить.
«…особо не о чем. Стараемся покрывать в день по пятнадцать километров. Если бы не частые мелкие речушки и ручьи, которые, будто вены, пересекают вдоль и поперёк тайгу, мы могли бы идти быстрее. Постоянно наблюдаю за проводником-эвенком. Странный он какой-то. На Граматухе всё было нормально. И когда вышли на Нору, тоже был спокоен. Но вчера, за ужином, Юрка проговорился о Гилюе. Мол, после пойдём в сторону Зеи. Я случайно взглянул на Ваньку и заметил, как тот затравленно посмотрел на Батю. Неужели бывал в тех местах? А, собственно, почему нет? Он охотник, таёжник, исхо… …азал Юрке про свои подозрения. Тот отмахнулся: мол, Ваньку знает давно. Ещё по прошлым экспедициям. Тот сопровождал их до Александровского три года назад, когда Батина группа исследовала Хингак. Да и самородки припомнил. Тут он действительно прав. Эвенк наткнулся на останки старателя случайно, когда собирал ягоду на чай. Сам принёс золото Бате, а мог себе оставить. Никто бы и не узнал. И всё-таки что-то не то происходит с парнем. Последние три дня делаем меньше десяти км в день. И вроде не устали, а как-то не выходит идти быстрее».
Вике очень хотелось прочитать всё, что было написано рукой отца. Но на это бы ушло слишком много времени. «Не сегодня», — мысленно решила девушка. — Дневник мой, а потому успею. Сейчас, главное, узнать, что с отцом произошло на Гилюе… Пальцы аккуратно принялись перелистывать страницы, при этом глаз цеплялся за фразы, которые отдельными кирпичиками ложились в кладку памяти.
«…на Норе. Здесь ситуация несколько отличается от Граматухинской… Ванька наотрез отказывается идти к хребту Тукурингра. Ни угрозы, ни уговоры не помогают. Его всего лихорадочно трясёт при слове Тукурингра. Оказывается, отец проводника был одним из мохэ. Точнее, одним из тех, кто охранял „бонке“. Что значит „бонке“, Ванька так прояснить и не смог. Но как ему говорила бабка, это нечто жуткое и пустое (Ванька так и сказал: пустое)… Отец Ивана погиб не на охоте. Его убил в тридцать шестом один из „потерявших душу“. Сумасшедший?
…ина проводника виднеется впереди. Ванька стал более сутулым, высушенным. Идёт с неохотой. Не идёт, ногами перебирает. Юрка пообещал ему: как только доберёмся до места, отпустит парня домой. Я было предложил воспользоваться транспортом. Потом понял, что спорол глупость. Пока никто не знает, куда мы направляемся — мы движемся. Пока управление уверено в том, что группа ещё на Норе, мы движемся… В Октябрьский заходить не стали. Обошли стороной. Вышли к болоту. Ванька чуть не плачет. Юрка приказал ему собираться…
Пишу утром. Ваньку уже отправили в Зею. На рассвете он обнаружил следы присутствия посторонних людей. Всё, скоро состоится контакт…
Приехали не одни, с военными. Окружили нас. Пока не трогают. Полтора часа беседуют в палатке с Юркой. Батя стоит на своём: хочет увидеть „бонке“. Я тоже. Кажется, они о чём-то договорились: двое покинули палатку с недовольным видом. Значит, Батя настоял на своём… Сегодня идём к „бонке“».
Тетрадь оказалась поделенной на две части. То, с чем Виктория вскользь познакомилась, было первой частью: до бонке. Вторая часть, на ощупь, содержала страниц десять в клетку.
Вика долго смотрела на эти пожелтевшие клетки, так долго, что они стали плясать у неё перед глазами. Солнечный луч сместился с руки на плечо. Нужно было читать либо сейчас, либо вообще оставить эту затею: скоро в пещере снова наступит полумрак, в котором вряд ли получится разглядеть хоть строчку. Девушка закрыла глаза, медленно перевернула страницу… Первое же предложение привело Вику в состояние изумления: «Теперь я ничего не боюсь».
— Эй, командир, — Донченко откинулся на спину, проверил состояние «рожка», — так как? Производим обмен?