Пропавшая гора
Шрифт:
– Я думал, что мы найдем здесь снежных баранов, – продолжает он, – и, если сегодня у каравана не будет на обед жареной баранины, значит Педро Висенте плохой поставщик дичи. Но сейчас нельзя искать баранов. Конечно, мы начали день с охоты, но прежде чем продолжать, нужно убедиться, что день не закончится схваткой. Шшш!
Это шипящее восклицание вызвано шумом, раздавшимся впереди; похоже, на несколько раз повторенный удар копыта о землю. И одновременно фырканье.
– Это баран! – шепотом говорит мексиканец; говоря это, он останавливается и рукой удерживает спутника. – Раз уж дичь у нас на пути, можем добыть одну-две головы. Их, как индеек, можно будет подвесить до нашего возвращения.
Конечно, товарищ по охоте с ним согласен. Ему очень хочется снова опустошить свои два ствола, тем более когда возможна такая замечательная добыча. Он говорит:
– Конечно, я согласен.
Они молча осторожно идут вперед, выходят на край другой поляны и снова видят стаю – но не птиц, а четвероногих. На первый взгляд они могут показаться оленями, особенно на взгляд неопытного человека; Генри Трессилиан мог бы ошибиться, но у животных нет оленьих рогов; напротив, у них бараньи рога.
Это действительно дикие бараны, отличающиеся от домашних овец, как борзая отличается от таксы. Нет ни коротких ног, ни низких туловищ; нет ни пушистых хвостов, ни спутанной шерсти на теле. Шерсть чистая и гладкая, конечности длинные и мускулистые, эластичные, как у оленя. В стаде у нескольких животных есть рога, и у одного спиральные рога гораздо длинней, чем у остальных; они выглядят такими тяжелыми, что можно удивиться, как старый самец может держать их на голове. Он выше всех держит голову; это он бил по земле копытом.
С тех пор он делал это несколько раз, и это были последние удары в его жизни. Из осторожно раздвинутых покрытых листьями ветвей вырываются два потока пламени и дыма; слышны три выстрела, и снова на земле мертвая дичь.
Но на этот раз голов меньше, – только одна, та, что с великолепными рогами. Только вожак стада убит пулей из нарезного ружья, потому что пули из двустволки отскочили от шерсти барана, подобной войлоку, как от стальных доспехов.
– Проклятие! – с расстроенным видом восклицает гамбусино, когда они подходят к упавшему животному. – На этот раз не повезло. Это даже хуже, чем ничего.
– Почему? – спрашивает молодой англичанин; он удивлен этими словами – особенно после того, как добыл такой трофей.
– Ты спрашиваешь почему, сеньорито? Разве нос не говорит тебе? Mil diablos! [24] Как несет от этой твари!
Он говорит правду, как чувствует его спутник, подойдя к туше: удушливый запах исходит от старого самца в период течки.
– Какой я был дурак – потратить на него пулю! – продолжает мексиканец, не ожидая ответа. – И меня не привлекали ни его размер, ни рога. Я думал о другом и поэтому не подумал.
24
Тысяча чертей!
– О чем другом?
– О дыме. Ну, нет смысла оплакивать разлитое молоко. Этот баран годится только на пищу койотам; и чем быстрей они набьют им свое брюхо, тем лучше. Тьфу! давай уйдем отсюда!
Глава VI
Гомеров пир
Белые встали рано, но краснокожие раньше. Потому что койотеро, как и звери, по которым названо племя, больше действуют ночью, чем днем. Сейчас жаркое время года, и они решают добраться до Научампатепетла до того, как солнце поднимется высоко и станет слишком жарко, чтобы передвигаться. Даже дикари не сторонятся комфорта, хотя эти думают скорее не о себе, а о своих лошадях. Они в походе, который потребует от лошадей скорости, а передвижение в полуденные жаркие часы ослабит их.
Поэтому еще за час до рассвета индейцы на ногах и движутся в полутьме бесшумно, как призраки. Бесшумно не потому, что боятся обнаружить перед врагами свое присутствие – они знают, что здесь нет врагов, – но потому. что таков их обычай.
Прежде всего они перемещают колышки, к которым привязали лошадей, или удлиняют веревку, чтобы животные могли добраться до свежей травы: ту, что их окружала, они за ночь вытоптали.
Затем они начинают заботиться о себе: подкрепляют своего внутреннего человека обильным завтраком. Чтобы приготовить завтрак, огонь не нужен, поэтому костры не разжигают. Всю ночь пеклись мескаль и куски конины; к утру они должны быть готовы. Нужно только снять почву с примитивных печей и достать содержимое.
Пять или шесть человек, которым поручена эта обязанность, сразу принимаются ее выполнять; вначале снимают верхний слой почвы, которая прокалилась и все еще дымится. Потом осторожно извлекают форму, которая успела превратиться в пепел. Она горячая, требует внимательности в обращении, но дикие кулинары умеют это делать, и скоро становится видна черная груда, конская шкура, лишившаяся волос и обожженная, но влажная и издающая сильный запах. Она сохраняет прочность, и поэтому можно не опасаться, что разольется содержимое. Ее поднимают и переносят на чистое место на траве. Потом разрезают и расстилают, обнажается пахучая пикантная масса; почувствовав аппетитный запах, который разносится в свежем утреннем воздухе, все краснокожие, предчувствуя удовольствие, собираются вокруг.
И не без причины. Не говоря уже о печеной конине, которую гурманы признали бы восхитительным блюдом, сердцевина мескаля, приготовленная таким образом, – блюдо очень вкусное и своеобразное. Оно настолько своеобразно, что я ни с чем не могу его сравнить. Внешне похоже на засахаренный цитрон, вкус тоже сладковатый, только плотней и темней по цвету. Когда его ешь, язык словно колют тысячи крошечных стрел, ощущение своего рода пощипывания, совершенно неописуемое и для непривычного человека не очень приятное. Но это ощущение быстро проходит, и тот, кто решился попробовать мескаль, со временем его очень любит. Многие известные люди из числа белых считают его роскошью; его готовят в большинстве мексиканских городов и в самой столице, и стоит оно дорого.
У индейцев апачей, как уже говорилось, это основной продукт питания; одно из племен этого многочисленного народа получило от него даже название – мескалерос. Но едят его все, и койотеро в своем лагере, приготовив печеный мескаль, доказывают, что это блюдо для них не ново.
По слову «готово!» они собираются вокруг горячей парящей массы и, не обращая внимания на обожженные губы и языки, едят с помощью ножей.
Вскоре шкура очищена, все ее содержимое съедено. При крайней необходимости они могут съесть и шкуру. Но сейчас такой необходимости нет, и индейцы оставляют ее своим тезкам – койотам.