Пропавшая икона
Шрифт:
— Ударился. Это не так страшно, как выглядит, — сказал он, пожимая плечами.
Грегорин кивнул. На мгновение маска невозмутимости сползла с его лица, и Королев прочитал в глазах полковника усталость. И не физическую, а скорее моральную.
— Спасибо, капитан. Можете идти. Этим займемся мы. Я свяжусь с вами позже. Не упоминайте об этом в своем отчете. И никому ни слова, даже Попову. Вам понятно?
Капитан утвердительно кивнул, стараясь не обращать внимания на грозные взгляды спутников Грегорина. Полковник время от времени смотрел на него так, и он к этому уже привык, но находиться под обстрелом подобных взглядов других людей Королеву
Он вышел на улицу. Дождь прекратился, но небо оставалось хмурым. Ларинин стоял рядом с Семеновым и Бабелем. Когда Королев подошел, он сделал шаг вперед.
— Алексей Дмитриевич, я могу взять вашу машину? Через двадцать минут мне нужно быть на партийном собрании, а мой ЗИС никак не заводится. Механик Морозова прибудет через десять минут, и вы сможете воспользоваться его машиной, чтобы не ждать долго.
Закончил он неуверенным голосом, поскольку по выражению лица Королева решил, что тот откажет. Но у Королева были причины на то, чтобы поскорее избавиться от Ларинина, и, выдержав паузу, он кивнул:
— Конечно, товарищ. Берите. Увидимся позже.
Удивленный Ларинин поспешил сесть за руль. Семенов подошел к ЗИСу и с откровенным любопытством принялся его рассматривать.
— Отличная машина! Международного класса. ЗИС бьет все мировые рекорды.
Тот факт, что грузовик оказался неисправен, нисколько не смущал Семенова. Тем временем Ларинин с расстроенным видом потрогал разбитое лобовое стекло «форда» и, прикинув, что ничего с этим не поделаешь, натянул на уши шапку и поднял воротник.
«Да, не позавидуешь ему», — подумал Королев, увидев, как по капоту забарабанили капли дождя.
— Ваня, ты можешь принести нам что-нибудь из столовой? Что там у них есть…
Семенов посмотрел на него, потом на Бабеля и понимающе кивнул. Королев пару минут смотрел, как он идет к столовой мимо грузовиков химзащиты, потом повернулся к Бабелю.
— Исаак, откуда вы знаете полковника Грегорина?
Почему он не спросил этого раньше? Возможно, Бабель был информатором Грегорина. И если так, то он большой молодец, потому как для информатора этот писатель был слишком открыт и откровенен. В его общении прослеживался неподдельный интерес, и вел он себя настолько непринужденно, что даже обижаться на него было трудно. «Нельзя быть таким и предавать людей», — подумал Королев. Нет, Бабель, конечно, эксцентрик, но не крыса.
— Я познакомился с ним через старую приятельницу, Евгению Файгенберг, — ответил Бабель, подумав. — Она устраивает вечера, на которых я часто бываю. Из любопытства.
— А кто эта Файгенберг? — спросил Королев хриплым от головной боли голосом.
— Я знаю ее еще с Одессы, мы… дружили. — Бабель запнулся перед словом «дружили», и Королев понял, что их отношения были чем-то большим, чем просто дружба. — А теперь она замужем за Ежовым, так что у них дома часто собираются интересные люди.
— Ежов? Новый нарком госбезопасности?
— Да, именно он. В неформальной обстановке он очень даже приятный мужчина. Должен признать, мне нравится наблюдать за этими стражами государства вблизи. Все это слишком сложно — то, чем они занимаются. Но когда они стоят с бокалом «Абрау-Дюрсо» в руке, по их беззаботному виду этого не скажешь. Рафинированные, как и положено быть мужам, заботящимся о судьбе государства. Но без напыщенности. Все эти допросы и прочее… Они держатся от этого в стороне.
Королев
— А теперь скажите мне вот что, Исаак Эммануилович. Насколько хорошо вы были знакомы с товарищем Ежовой в прошлом, когда были друзьями? — Бабелю сделалось неловко, ответ был очевиден. — Он знает?
Бабель рассмеялся.
— Не думаю, что он беспокоится об этом. Все ведь осталось в прошлом, к тому же он тоже далеко не святой в сердечных делах.
— Ему известно, о чем вы пишете?
Бабель оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что их не подслушивают.
— О чем вы говорите, Алексей Дмитриевич? Я никогда не говорил, что пишу.
Королев удивленно приподнял брови, и рана на лбу тут же дала о себе знать нестерпимой болью. Бабель снова нервно посмотрел на здание, возле которого они стояли.
— Так, кое-какие заметки. Ведь это так интересно. Всегда остаются вопросы. Неужели вокруг может быть столько врагов? А что, если среди чекистов тоже устраивают чистки? Что, если все эти страхи насчет иностранных интервентов, шпионов, фашистов просто нагнетаются? Это как большая махина, которую трудно остановить. Как только ее запустить, она будет молоть, пока не перемелет все до последнего кусочка. Чекисты говорят вещи, не поддающиеся логике. У них есть план, Алексей Дмитриевич. Как на заводе. Каждому участку спускают количество контрреволюционеров и шпионов, которых они должны выявить в своем районе. Вы понимаете, что это значит? Здесь даже не нужны никакие подозрения: человека просто убивают, потому что есть план, нормы, которые надо выполнить. И их выполняют. А иногда и перевыполняют, если местному начальнику хочется продвинуться по служебной лестнице или он боится оказаться в следующем списке на чистку. Так что если я и пишу что-то, то только в ящик. Никто никогда не осмелится опубликовать это, потому что у нас одна большая проблема — наша страна в настоящей опасности. Эти грузовики химзащиты когда-то пустят в ход — и не в учебных целях. Нас ждет война, и мы увязнем в ней. А мои заметки никому не мешают, пока лежат в ящике.
Королев протянул руку и зажал Бабелю рот.
— Никому больше не говорите об этом, Исаак! Никому, слышите? Никогда не говорите подобных вещей. Особенно мне.
Бабель озадаченно посмотрел на него.
— Но вы не такой, как все они.
— Вы совсем меня не знаете. Я служу в милиции, и я верный гражданин Советского Союза. Не забывайте.
Бабель ухмыльнулся.
— Конечно. Я понимаю.
— Вот мы и расставили все точки над «i», — сказал Королев. — У меня к вам еще один вопрос. Вам когда-нибудь приходилось сталкиваться с чекистом Мироновым на этих ваших вечеринках? Он майор. Борис Иванович Миронов.
— Знакомая фамилия. Я могу поинтересоваться у знакомых.
— Лучше, чтобы Грегорин не знал, что вы наводите справки об этом человеке.
— Вы чересчур осторожничаете. За последние несколько лет я пришел к выводу, что чем больше беспокоишься насчет чего-то, тем скорее это с тобой случается. Они чувствуют запах страха. Сначала дома не звонит телефон, друзья переходят на другую сторону, чтобы не столкнуться с тобой… А потом бац — и в один прекрасный момент твоя квартира опечатана красным сургучом, а о тебе больше никто никогда не услышит. Я много раз думал об этом. Если им нужно забрать человека, они это сделают. Зачем же им добровольно помогать?