Пропавшая кузина
Шрифт:
— Фрау Штайнкирхнер, — обиженно ответила Анька. — Она меня наказала… ремнем.
— Это за что же? — ответ я почти наверняка уже знал, но все равно хотел его услышать.
— За то, что ложусь с вами… — лицо девчонки моментально приобрело такой же цвет, как и полосы на ее попе.
— И часто она так тебя наказывает? — ничего себе, какие тут у них страсти-мордасти…
— Каждый раз… — Аня шмыгнула носом. — Я после вас к госпоже иду…
— За наказанием? — решил уточнить я. В ответ Анька несколько раз молча кивнула. Хм, интересно, это она такая дисциплинированная или просто мазохистка?
— И что, вот так каждый раз получаешь ремня?
— Нет-нет, — она даже головой замотала. — Фрау Штайнкирхнер добра ко мне, она только ладонью
Я вспомнил большие крестьянские руки моей квартирной хозяйки и подумал, что доброта в данном случае — понятие очень уж относительное. Кстати, а с чего бы вдруг она так взялась за Аньку? Просто реализует свои садо-мазо-наклонности или ко мне ее ревнует? Если второе, то как-то не хотелось бы. Хотя, конечно, тоже своего рода успех…
— А вчера не в духе была, ремень взяла… — Анька, похоже, была готова от такой несправедливости разреветься, и мне пришлось ее успокаивать. Ну как успокаивать? Переключать ее внимание на другое. На что — и так понятно.
— Сегодня опять пойдешь? — вернулся я к животрепещущей теме, когда мы с Анькой смогли отдышаться.
— Нет, — Аня широко улыбнулась. — Фрау Штайнкирхнер в деревню уехала, к родственникам, да закупить масла, сыра и муки.
— То есть ты у меня до утра? — обычно Анька не оставалась, уходила. Теперь хоть буду знать, куда и зачем, хе-хе.
— Как пожелаете, — кокетливо улыбнулась она. Я пожелал…
…Еще один успех пришел с совсем другой стороны — выстрелила моя идея с колючей проволокой. Откровенно говоря, получив очередное извещение из Коммерцбанка, я тупо разглядывал его минут, наверное, пять. Конечно, видеть сумму перевода, увеличенную в полтора раза по сравнению с тем, к чему я привык и из чего каждый месяц рассчитывал свою покупательную способность, было приятно, но вместе с тем и слегка страшновато. А вдруг это какая-то ошибка и в следующем месяце отец решит ее исправить? Однако, прислушавшись к себе, я решил не бежать на телеграф и не отправлять отцу просьбу прояснить положение, и предвидение меня не подвело. Промаявшись неизвестностью еще три дня, я получил письмо из дома, и с удовлетворением понял — можно и дальше исходить из того, что мое денежное содержание позволит аж в полтора раза повысить уровень жизни.
У отца отработали технологию производства колючей проволоки и выпустили пробную партию, отправив ее на Астраханскую ярмарку. В преддверии выгона скота на весенние пастбища астраханские и яицкие казаки раскупили новинку влет, и даже кое-кто из калмыков, обычно предпочитающих дедовские методы, оценил и оплатил преимущества нового изделия. Часть следующей партии дядя Андрей, используя старые связи, пристроил на пробу военным и уже успел получить несколько восторженных отзывов. Число заказов, как писал отец, стремительно растет, счет, открытый на мое имя в банке, регулярно пополняется, и под такое дело отец увеличил мое содержание. Что ж магия магией, а и обычное прогрессорство тут, как показала практика, прокатывает. А я что, против? Я только за!
Попрогрессорствовать, кстати, я уже успел и в Мюнхене. Замучившись (это я еще мягко выражаюсь) таскать с собой саквояж с книгами и тетрадями, я посидел пару вечеров за рисованием чертежа нужного мне изделия, с каковым чертежом и обратился в шорную мастерскую Петера Киннмайера, которого любезно порекомендовала мне фрау Штайнкирхнер. Теперь я хожу в университет, таская на плече стильную кожаную сумку, с которой и в бывшем моем мире появиться на людях было бы не стыдно. Альберт, которому моя идея очень понравилась (особенно когда получил от меня в подарок такой же сумарь), взял на себя оформление бумаг для патентования, юрист, как-никак, хоть пока и недоучившийся, с герром Киннмайером я заранее договорился о продаже лицензии на производство, так что еще один источник дохода себе обеспечил. В братстве меня уже не раз и не два спрашивали, где можно такую полезную вещь приобрести, оставалось лишь дождаться получения патента и денежки начнут капать мне в карман.
Патент
Нехорошие предчувствия начали одолевать меня где-то на полпути, а на подходе к дому я уже почти зримо представлял, что сейчас последует.
— Альберт, — тихо спросил я, — ты на кулаках драться умеешь?
— Нет, я только со шпагой или с саблей, — мой вопрос его удивил. Так, значит, толку от графа сейчас никакого…
— Тогда очень тебя прошу: держись подальше. Мне бы сейчас самому отбиться, а если еще и тебя защищать, могу и не справиться… И не возмущайся, — добавил я, видя, что граф готов выплеснуть на меня оскорбленную гордость, — если нас обоих поколотят, ничего хорошего не будет, а один я, глядишь и отобьюсь.
Кажется, достучаться до разума прусского аристократа мне все же удалось. И вовремя — из проулка между домами выехала запряженная четверкой лошадей здоровенная телега, уставленная какими-то ящиками, и, медленно разворачиваясь, перегородила улицу. Обойти неожиданное препятствие, конечно, можно было и по тротуару, вот только не я один тут такой умный — с телеги спрыгнули два мужика и направились в нашу сторону.
Альберт занял указанное ему мной место в тени, мужики неспешно приближались. Черт, одного из них я точно где-то видел… Ладно, это потом. Сейчас надо отбиться.
Тот, кто показался мне знакомым, выглядел куда более здоровым и сильным, зато у второго в руках была смотанная веревка. Вот даже как, вязать меня собрались?! Все-таки более опасным противником я определил здоровяка, с него решил и начать. Лучшая защита, это же у нас нападение, не так ли?
До изобретения резины дело в этом мире пока еще не дошло, поэтому подметки моих коротких сапог, которые я продолжал носить по гимназической привычке, были сделаны из толстой кожи и прибиты к подошве деревянными гвоздями. Но и дерево, и кожа имеют свойство стираться о камень, от каковой неприятности подметку спереди и сзади защищали железные набойки, причем передние выполнялись фигурными и прикрывали еще и носки сапог. Вот таким носком я и заехал от всей души по большой берцовой кости левой ноги смутно знакомому бугаю. Последствия оказались ожидаемыми — он рухнул на мостовую и, лежа на боку и держась руками за ушибленное место, довольно мерзко подвывал.
Второй решил до столь близкого контакта дело не доводить, и попытался хлестнуть меня сложенной в несколько раз веревкой. Ох, зря он так…
Подставив руку так, чтобы веревка ударила по касательной, я бросился вперед и ударил противника в живот. Нет, не кулаком. Вспомнив, как мануалом усиливал инкантацию при спрессовывании и спекании песка и стекла в световой камень, я проделал нечто подобное, разве что основное усилие направил именно на удар, а не на температуру.
Зажимая дыру в животе, враг рухнул на колени. «Не жилец», — подсказало предвидение, и я без особых раздумий прекратил его мучения, ударив сзади по шее ребром ладони и объединив удар с мануалом. Отчетливый хруст вместе с падением тела показали, что жизненный путь мелкого уголовника благополучно оборвался.
Телега как-то очень уж резво развернулась и покатилась прочь — не так чтобы и быстро, но всяко быстрее, чем я сейчас мог бы за ней погнаться. Похоже, возница наблюдал за ходом событий и сделал соответствующие выводы.
Пару раз врезав так и не вставшему на ноги бугаю ногой по почкам, чтобы и дальше не думал подниматься, я повернулся к Альберту.
— Здорово ты их! — восхищенно сказал он и, немного подумав, добавил: — Полицию нужно вызвать.
— Вот и попробуй вернуться в пивную, может, полицейские еще там, — предложил я ему. А что, инициатива наказуема. — Если и ушли уже, то недалеко.