Пропавшая сестра
Шрифт:
Увидев меня, она ничего не сказала и без чувств упала на диван.
Со стороны Каннона было большой жестокостью устраивать нашу встречу. При этом он нисколько не показался пораженным происшедшей сценой. Напротив, она ему как будто доставила удовольствие. Джесси скоро пришла в себя. Хотя, насколько я мог заметить, ее спокойствие было искусственно и давалось ей с чересчур большим трудом.
Каннон силился один поддержать разговор, но из этого так ничего и не вышло. Напряженное положение было прервано приходом отца Джесси, мистера Г. Поведение его по отношению к нам еще более изменилось, чем поведение дочери. Я не видел с его стороны ни ко мне, ни к Каннону чувства радушия. Вскоре вошла
Пока Каннон старался втянуть в разговор хозяев дома, я обменялся несколькими словами с Джесси. Она просила меня зайти повидаться с нею еще раз. Но мне не понравилось обращение со мною мистера Г. и я уклонился от обещания снова посетить их дом. К моему удивлению, она настаивала на своем приглашении. Она просила меня прийти завтра к одиннадцати часам утра, когда она и ее мать останутся одни.
– Я очень несчастлива Роланд, – сказала она вполголоса. – Приходите к нам завтра. Вы обещаете?
Я не мог быть столь жестоким к ней и обещал.
Наш визит был непродолжителен. Перед нашим уходом миссис Г. в свою очередь пригласила нас посетить их снова. Но приглашение это было сделано тогда, когда ее муж не мог его слышать.
– Розочка еще в школе, – сказала она мне, – и вы непременно должны прийти повидаться с нею. Она очень часто вспоминает о вас. Когда она услышит, что вы в Лондоне, то наверняка пожелает вас увидеть.
Мы ушли. Я был очень сердит на Каннона, который затеял всю эту историю. Мне пришла в голову мысль, что он посредством меня вздумал отомстить Вэну. Я высказал ему это. Но его аргументы были гораздо основательнее моих, и поэтому я был принужден отказаться от своих обвинений.
38. СВИДАНИЕ С ДЖЕССИ
На следующий день я опять посетил коттедж в Сент-Джонс-Вуде. И опять увидел Джесси. Она мне очень обрадовалась. Только черты ее лица показали, как сильно она страдала.
– Я знаю Роланд, – сказала она, – что наша встреча опять принесет мне только одно горе. Но в настоящую минуту я очень рада видеть вас и готова впоследствии расплатиться за эту кратковременную радость.
Я прикинулся непонимающим ее.
– Когда вы оставили нас на Ярре-Ярре, я пыталась забыть вас. Я решила никогда больше не встречаться с вами. А теперь, увы! Все мои решения тщетны. Я знаю, что для меня несчастье – встреча с вами, и все-таки я благословляю ту минуту, когда снова увидела вас. С вашей стороны было жестоко явиться к нам вчера, и все-таки я благословляю вашу жестокость.
– Мое вчерашнее поведение у вас произошло благодаря непредвиденным случайностям. Я в этом нисколько не виновен. Пока я не вошел в вашу гостиную, я даже не знал, что вы в Лондоне. Я думал, что вы в Австралии. Мистер Каннон обманул меня, – он пригласим меня познакомиться со своими лондонскими друзьями. Я не знал, к кому он меня приглашает; ради собственного своего счастья и вашего спокойствия я не пошел бы с ним к вам.
– Роланд, вы жестоки!
– Как вы можете говорить так, когда только перед этим сказали, что с моей стороны было жестоко вчера приходить, Джесси? Во всем этом есть что-то такое, чего я не могу понять.
– Роланд, пощадите меня! Не говорите больше об этом! Давайте говорить о других вещах!
Я счел за лучшее повиноваться ей, и больше часа просидел с нею tete-a-tete, пока наша беседа не была прервана появлением миссис Г.
Я не мог уйти, не обещав зайти еще раз, так как не видел пока маленькой Розы.
От Каннона я узнал все, касающееся семейных дел скваттера.
Отец Джесси составил себе большое состояние, ликвидировал свои дела и приехал в Англию, чтобы остаток своих дней провести на родине, в Лондоне.
Я знал, что после моего отъезда Вэн стал частым гостем на Ярре-Ярре, успел войти в доверие к скваттеру и сделался претендентом на руку Джесси. Это и вызвало ссору между Вэном и Канноном. С переездом семьи скваттера в Лондон за ними последовал и Вэн.
Взвесив все обстоятельства дела, я пришел к убеждению, что самое лучшее для меня не видеться больше с Джесси, так как мои посещения могут только возбудить у нее напрасные надежды.
Лондонская жизнь нагнала на меня сильную тоску. Я чувствовал себя очень скверно и решил проститься со своею родиной, чтобы опять вернуться в Австралию – продолжить свою бродячую, полную лишений и опасностей жизнь. При спокойной жизни и при виде счастья других сердечные мои раны опять открылись, и я начал сильно страдать. Образ Леоноры не давал мне покоя. Перед отъездом я решил посетить еще два города: Бирмингем и Ливерпуль. В Бирмингеме я хотел посетить своего товарища, бывшего каторжника, с которым мы работали в Авдоке. В Ливерпуле я хотел собрать более подробные справки о Леоноре. Мне все-таки хотелось узнать, как она поживает и где.
У меня мелькнула также мысль посетить ее перед отъездом с родины, так как назад вернуться я не предполагал.
По приезде в Бирмингем я очень скоро разыскал Брауна – так звали моего товарища-каторжника. Мне не пришлось потом раскаиваться, что я его навестил. Браун встретил меня с большим удовольствием и радостью.
– Вам только одному, – молвил он, – я рассказал в колонии историю моего преступления и моей жизни. Вы помните, с какой ничтожной надеждой я возвращался домой. Я считаю вас справедливым и расположенным ко мне человеком и знаю, что вам доставит большое удовольствие то, что я вам сейчас расскажу.
– Мне уже доставляет удовольствие, – сказал я, – и то, что я вижу здесь вокруг себя. Я нашел вас в мирной обстановке, в комфортабельном доме, и по всему вашему внешнему виду могу заключить, что вам живется хорошо.
– Да, – радостно ответил Браун, – это действительно так, как вы сказали. Я гораздо счастливее, чем мог когда-либо мечтать. Я вам сейчас расскажу. По возвращении на родину я нашел свою мать в живых, но она жила в работном доме. Мой брат был женат и имел большую семью. Вся его жизнь представляла собой борьбу за полуголодное существование для себя и своей семьи. Я не пошел к своей матери в работный дом. Я не желал встречаться с ней в присутствии посторонних людей, которые могли не понять моих чувств. Узнав, что она там, я купил дом и полную мебельную обстановку к нему. Мой брат отправился в работный дом и взял оттуда нашу мать. Он привел ее ко мне и сказал ей, что это ее собственный дом, и все, что в этом доме находится, принадлежит ей. Вместо объяснений он свел нас вместе. Бедная мать почти обезумела от радости. В этот момент я почувствовал себя счастливейшим человеком в Англии. Это продолжается и до сих пор. То счастье, которое я испытываю теперь, живя со своей матерью и оказав помощь брату, вполне вознаградило меня за те страдания и печали, которые я перенес в своей жизни.
Перед моим уходом Браун открыл дверь в другую комнату и позвал свою мать, прося ее выйти к нам. Когда она вошла, я был представлен ей, как товарищ, с которым ее сын работал вместе на приисках. Это была благообразная женщина лет шестидесяти восьми. В ее простых, сморщенных чертах лица было столько доброты и нежности к своему сыну, что было приятно смотреть.
– Я очень рада видеть вас, – обратилась она ко мне, – потому что ваше появление здесь показывает, что мой сын водил дружбу с людьми честными и приличными, когда был в отсутствии.