Пропавшая сестра
Шрифт:
— Все хорошо. Давайте поедем, пожалуйста. — Таксист не спешит, и я добавляю по-французски: — Allez!
В плотном потоке машин мы выезжаем на главную дорогу в самый разгар часа пик. Водители безбожно сигналят, жестикулируют и подрезают друг друга, при этом умудряясь почти не отрываться от своих телефонов. Все как обычно. И это успокаивает. Еще несколько минут назад мне казалось, что я попала в какой-то потусторонний мир.
Я вынимаю из сумки руку, в которой судорожно сжимаю рамку с фотографией, причем с такой силой, что на руке остался отпечаток от уголка в виде буквы «L»,
Водитель резко нажимает на тормоза, и рамка вылетает у меня из рук. Она со звоном падает на пол, подставка отваливается от удара. Черт! Я поднимаю глаза. Мы едва не врезались в бампер грузовика. Водитель бросает на меня раздраженный взгляд в зеркало заднего вида. Я подбираю с пола щепки. Хорошо хоть, стекло цело.
— Смотрите на дорогу, пожалуйста, — мямлю я, но он, не обращая внимания, ищет в телефоне новую песню.
— Эй, s’il vous plait, дорога! — Я показываю подбородком на увеличивающуюся дистанцию между нами и грузовиком. Сзади уже сигналят.
— Allez?
Таксист уже давно бормочет что-то по-французски, но сейчас он повышает голос. Наконец он совсем останавливает такси и кричит что-то типа того, что если мне что-то не нравится, то не фиг ездить в час пик. А потом вообще указывает мне на дверь. Мы не доехали несколько кварталов, но я оплачиваю полную стоимость поездки и выхожу из машины.
— Nous sommes arrives, mademoiselle! — кричит водитель, когда я захлопываю дверцу. Когда он отъезжает, чтобы снова влиться в безумный поток машин, я пытаюсь собраться с мыслями. «Nous sommes arrives, mademoiselle!» Приехали. Те же самые слова (но совсем другим тоном) произнес таксист в первый день, когда привез меня на Монмартр. Ступив на тротуар, я сразу чувствую себя совершенно беззащитной, словно иду по улице голая. Как будто Вселенная, напившись кальвадоса, загадывает мне загадку на свинской латыни. Дойдя до ближайшего мусорного бака, я бросаю туда пластиковый пакет с блевотиной.
Через пять кварталов плотный поток прохожих выливается на Елисейские Поля. Анжела была здесь во вторник. Из магазина выходят две женщины в одинаковых широкополых черных шляпах, обсуждая удачную покупку. В витрине красуются манекены в купальниках и в точно таких же шляпах. Ныряю внутрь. Усаживаюсь у стойки с одеждой и жду, пока замедлится пульс, раздумывая над всем тем, что со мной произошло и стоило ли мне вообще покидать сегодня квартиру Анжелы.
Труп. В квартире Ману лежит труп. И тут меня пронзает новая мысль, и я зажимаю рукой рот. А что, если это Анжела?
— Шейна?
Я вскрикиваю и сбиваю стойку с ночными рубашками. Они кучей валятся на пол. Из-за вешалки с женскими джинсами на меня смотрит Себ. Темные брови сдвинуты, из хозяйственной сумки, висящей на руке, торчит желтый кабачок.
— Так вот почему ты не отвечала на мои звонки и сообщения… Бегаешь за покупками, вместо того чтобы выяснять, что случилось с Анжелой? Вчера у входа в катакомбы ты тоже оказалась в перерыве между походами по магазинам?
Хорошо, что он стоит далеко от меня, а в руке у меня — атласная ночнушка, а не дымящийся пистолет. Меня охватывает ярость от его несправедливых обвинений.
— Ты абсолютно прав. Именно этим я и занимаюсь. Лучше уж я буду ходить по магазинам, чем болтаться с тобой по городу.
За дальним прилавком смолкает шумное кудахтанье продавщиц. Они прислушиваются к нашей перебранке.
— Послушай, Себ, — я провожу рукой по подбородку, стараясь вести себя нормально. Стараясь понять, что происходит. Что он вообще здесь делает? Он живет где-то неподалеку? Или он специально следил за мной? — Мне нужно было немного побыть одной после… после понедельника.
Он делает шаг в мою сторону.
— То, что произошло между нами, не имеет значения, Шейна. Главное — узнать, что случилось с Анжелой, до того, как ты уедешь. — Он хватает меня за руки. — Мне не справиться в одиночку, Шейна. Я уже пытался, но ничего не получилось. Не хотел давить на тебя вчера, но, раз мы встретились, то скажу: мне очень нужна твоя помощь. Помоги мне, пожалуйста. — Его голос срывается.
Он смотрит на меня с такой мольбой, что невозможно понять, обращена эта просьба ко мне или к Анжеле.
— Ты меня слышишь? — У него красные глаза, как будто он не выспался.
Мимо моего уха, жужжа, пролетает муха и садится на плечо Себа. Он прихлопывает ее, оставляя на плече темное пятно, и вытирает руку о шорты.
— Я живу здесь недалеко, на том берегу Сены. Хочешь, зайдем ко мне и обсудим, что делать дальше? Я переживаю за тебя.
Этикет предполагает по крайней мере выпить с ним кофе. Но Себ исчерпал свой лимит любезности. Я смотрю на него и вспоминаю слова Валентина о том, что Себа уволили из армии. Он кажется одиноким и покинутым. Хотя по нему не скажешь. Желтая футболка подчеркивает широкие плечи и мускулистые руки. Из выреза выглядывает вытатуированный петух. Он переминается с ноги на ногу, ожидая моего ответа, и как-то обмякает.
— Шейна, мы могли бы…
— Нет, Себ. Мы не в одной команде. Не знаю, как было у вас с Анжелой, но я — не она.
Он выпрямляется и встречает мой взгляд.
— Зато уж вы с Анжелой в одной команде навсегда.
Несколько дней назад я бы задумалась над этими словами — вдруг я ошиблась в нем, ослепленная ревностью? Но сейчас, пять дней спустя, я лишь рада, что не рассказала ничего лишнего.
— Себ, я тоже хочу во всем разобраться. И разберусь.
Он смотрит мне в глаза и вдруг сжимает в медвежьих объятиях. Я не знаю, что думать, как поступить — оттолкнуть его или обнять в ответ. В итоге стискиваю зубы и ободряюще похлопываю его по спине, бормоча ему в плечо что-то утешительное.
— Спасибо, — шепчет он. — Пожалуйста, извини меня, я… не понимаю, что на меня нашло. Мы с Анжелой покупали здесь продукты. Ей нравилось гулять по Елисейским Полям, отсюда и до Триумфальной арки.
— Обещаю, что сообщу, если обнаружу что-нибудь интересное. Хорошо? А сейчас мне надо идти.
Он выходит из магазина и машет мне сквозь витрину. Я тут же хватаю черную широкополую шляпу, которую присмотрела еще до нашей встречи, и направляюсь к кассе, чтобы заплатить тридцать шесть евро. Это будет маленькой благодарностью за то, что продавщицы не выгнали нас из магазина. К тому же маскировка — первая линия обороны против серийных убийц.