Пропавшее войско
Шрифт:
Я часто думала о своей деревне, о подругах, с которыми ходила к колодцу, о матери и ее руках, огрубевших от нескончаемой работы. Сердце подсказывало мне, что я больше никогда не увижу ее, но я думала, возможно, намеренно обманывая себя, что сердце иногда может ошибаться.
С «деревень Парисатиды» начиналась Сирия, моя страна, и пока мы шли по ней, краски залитой солнцем земли, запах хлеба, благоухание полевых цветов заставляли меня чувствовать себя так, словно я дома. По время шло, местность менялась, и я поняла, что мы входим в совершенно другой мир. Нам на пути стали попадаться дикие животные: газели и страусы, смотревшие на нас с любопытством. У страусов-самцов были очень красивые черные перья, они пристально
Я не знала, что Ксен — охотник, а оказалось: это его страсть. Едва завидев страусов, он схватил лук и стрелы, вскочил в седло и попытался застрелить крупного самца. Но тот припустил бежать, да так быстро, что конь Ксена не только не смог его догнать, но даже постепенно стал отставать, до тех пор пока добыча не оказалась вне пределов досягаемости. Проводники-азиаты сказали, что это животное, по виду робкое и безвредное, бывает очень опасным и ударом огромных когтей легко может проломить человеку грудную клетку.
Ксен прискакал назад не с пустыми руками: он привез яйцо одной из этих птиц, размером по крайней мере с десяток куриных. Однажды в нашу деревню приезжал с побережья торговец с тканями и скромными украшениями; он выложил на земле все свои богатства, чтобы привлечь внимание жителей. Там оказалось также и страусиное яйцо, раскрашенное великолепными красками, однако ни у кого из нас не оказалось ничего, на что можно было бы обменять этот бесполезный и вместе с тем столь красивый предмет.
Яйцо, добытое Ксеном, было отложено недавно, и мы его сварили. Оно оказалось вкусным; добавили соли и специй, поджарили хлеб на камнях, и все это вместе стало хорошим ужином. Ксен отправил часть добычи в дар Киру, тот учтиво отблагодарил. На следующий день мы повстречали стадо онагров, диких ослов; Ксен попробовал было и на них поохотиться, но снова безуспешно. Его великолепного скакуна по кличке Галис превзошли в беге эти неуклюжие, грубые животные.
Товарищам, поддразнивавшим его за неудачу, летописец ответил, что уже придумал, как поймать онагра, и назавтра осуществит с вой план. Для этого ему понадобятся два или три конных добровольца. Трое вызвались помочь, двое ахейцев и один аркадиец, и Кен принялся объяснять им, что нужно делать. Рисовал на песке знаки и расставлял камешки на определенном расстоянии один от другого. Назавтра я поняла, какой смысл имели эти камни — они обозначали места, где должны находиться трое всадников: одни начинает преследование, потом, когда конь устанет, в дело вступает второй, и, наконец, третий должен загнать выбившегося из сил онагра к тому месту, где, скрытый в зарослях сикоморы, будет поджидать Ксен. Завидев онагра, Ксен пришпорил скакуна, пустил во всю прыть и выстрелил. В первый раз он промахнулся, потому что зверь внезапно отскочил в сторону, повернул назад и устремился в противоположном направлении, к нам. Вторая стрела попала в цель, но онагр все еще держался на ногах. Однако теперь исход стал вопросом времени.
Обессиленный раненый зверь бежал все медленнее, до тех пор пока совсем не остановился; он дышал, широко раскрыв пасть, голова его болталась. Ноги понемногу начали слабеть и подгибаться. Теперь животное стояло на коленях. Ксен схватил копье, с силой воткнул его зверю между лопаток и пронзил сердце. Онагр опрокинулся на бок и еще несколько секунд дрыгал ногами, после чего застыл навсегда. Это был самец. Его самки, сгрудившись в кучу, наблюдали за происходящим, стоя на некотором отдалении. Пока Ксен свежевал
Мне было грустно наблюдать за этой сценой, за тем, как человек хитростью победил благородное животное, уносившееся прочь словно ветер, рассекая воздух щетинистым хвостом. Мне это показалось жестоким действом, и я предпочла бы при нем не присутствовать.
В тот день Ксен приобрел огромный почет среди воинов, поскольку преподал им основы кавалерийской тактики и доказал, что, вне всяких сомнений, является человеком действия. Когда позже, в тот же вечер, он подал хорошо прожаренное мясо онагра многочисленным приглашенным, среди которых были сам Клеарх, а также Сократ-ахеец и Агий-аркадиец с помощниками и воинами рангом помладше, его популярность возросла еще больше. Менон, которого не позвали на пиршество, нигде поблизости не показывался; позже явился Софос и, взглянув на остатки ужина, спросил:
— Какой у него вкус?
И, не дожидаясь ответа, ушел, растворившись в темноте.
Kсен пробормотал себе под нос:
— Похоже на оленину.
Этим он хотел сказать, что у онагра вкус дичи, но, учитывая, что поверженный зверь был самцом, ничего другого не приходилось ожидать.
Софос по-прежнему избегал общества, и Kсен много раз пытался вовлечь его в разговор. Не спускал глаз, особенно когда тот подходил к Клеарху, иногда как бы ненароком оказывался поблизости, чтобы ухватить обрывок беседы, но, насколько мне известно, эти попытки плодов не принесли.
Ночью мы несколько раз слышали вой шакалов, дерущихся за останки онагра. Утром двинулись в путь, и впервые ко мне подошли другие женщины: хотели познакомиться или подружиться. Но я не понимала того, что они говорили. Пока.
Горы на севере отодвигались все дальше, зато показались зеленые заросли берега Евфрата.
Великая Река.
Мы встали лагерем на небольшой возвышенности; в ту ночь я долго не ложилась, сидела на стволе пальмы и смотрела на воду, блестевшую внизу, под лупой. Если на глаза мне попадалась ветка или ствол дерева, уносимые потоком, я старалась представить себе, откуда их принесло, какое расстояние они проделали, прежде чем проплыть передо мной. В моей деревне мало кто видел Евфрат — мы называем его Пурату; как водится, ширину потока преувеличивали до такой степени, что говорили, будто с одного берега едва можно различить другой.
Утром первые лучи солнца осветили город, расположенный у брода. Это было единственное место, по которому представлялось возможным перейти через реку в тех краях, и туда стекались все караваны. Ходили между берегами также и паромы, но крупных животных: лошадей, мулов, ослов, верблюдов — переправляли вброд. Царила невероятная сумятица, мешались обычаи, языки, краски, крики, возникали даже потасовки, а споры и перебранки сливались в один общий нестройный гул. Видела купцов, пересекших горы и пустыни, чтобы доставить всевозможные товары из внутренней Азии к морю и портовым городам, где их погрузят на корабли и повезут дальше. Название этого города как раз и означало «брод», а жили в нем преимущественно финикийцы, превратившие его в своего рода укрепленный пункт на пути в глубь Азии.
— Видишь эту воду? — проговорил Ксен, подходя ко мне. — Видишь, как быстро она течет? Самое большее, через два дня она окажется под мостами Вавилона. Нам же на то, чтобы добраться туда, потребуется еще месяц. Вода бессонна, путешествует и по ночам тоже, она не боится препятствий, ничто не может остановить ее, до тех пор пока не достигнет моря, своего конечного пункта.
Да, моря.
— Почему все реки текут к морю?
— Все просто, — ответил он. — Потому что реки рождаются высоко в горах, а море находится внизу, в пазухах Земли, которые таким образом наполняются.