Пропавшие без вести
Шрифт:
– Отведем за межи княжества. Далее – бредите, куда желаете. Вы мне без надобности.
– Крест целовать будешь?
– Перед лицом Господа нашего и Богородицы, матери его!
Крещусь и нательный крест целую. Лях зорко наблюдает за каждым движением. Потом еще раз окидывает цепким взглядом площадь перед собором – прикидывает соотношение сил. Битый волк! Только смотри не смотри, а кинетесь – ляжете. Дружина луки приготовила, разожгла огонь и у бочек крышки повыбивала. Войцех, конечно, тоже не прост. Выломают иконостас, прикроются от стрел и попытаются пробиться. За стены пройдут, но тем дело
– Всех отпускаешь?
Вопрос правильный.
– Тех, кто грабил, убивал и насильничал, – нет. Буду судить.
– Всех пусти – уйдем. Нет – насмерть сядем и твоих воев заберем.
Натравить на них волынян? Повязать кровью новых подданных, чтобы пути им назад не было? Да только не любят здесь, когда княжение с большой крови начинается, а ляхи волынян проредят заметно. Вечером по городу бабы голосить будут…
– Те, на кого горожане перстом покажут и дела злые назовут, будут свои грехи у них и выкупать… Или в петлю пойдут. Так годно?
Лях задумывается. Помедлив, кивает. Выкупаться его дружине есть чем. Лучше пожертвовать частью, чем лишиться всего.
– Расступись!
Дружина рассекает толпу, образуя широкий проход. Из дверей собора течет ручеек сдающихся. На паперти у ляхов отбирают мечи, стаскивают брони, оставляя, правда, кинжалы в локоть длиной и короткие копья. Кошели не трогают. Взяли б в бою – до исподнего раздели, а тут нельзя. Не положено. Ляхи не ропщут – жизнь дороже. Пленных отведут в наш бывший лагерь и оставят под охраной. Утром погонят к границе княжества. Под присмотром. Иначе нельзя. Опытные убийцы, они и без оружия захватят любую весь. Уведут смердов, сожгут избы…
– Он! Этот!
Из толпы выскакивает баба и подбегает к одному из ляхов.
– Он меня ссильничал!
Дружинники крутят опознанному руки и отводят в сторону. Лях затравленно оглядывается. Чего зыркаешь? Когда задирал бабе подол, головой думал? Теперь, если не умаслишь бабу и родственников, то на мир посмотришь с городской стены, с веревкой на шее…
Из колонны ляхов выводят еще нескольких. Насильников, грабителей, убийц… Двое зарезали лавочника. Забрались в дом ночью, думали, не узнают, но домочадцы разглядели сапоги. По ним и опознали. К моему удивлению, преступников мало – Войцех, как видно, держал войско в узде. Силен лях! Может, позвать на службу? Князя он потерял, другого не найти. Смерть Болеслава воеводе не простят. Вины Войцеха в ней нет, но попробуй докажи! Без службы лях ноги протянет – такие живут мечом. Ладно, посмотрим…
За окошками плещется тьма, гридницу освещают масляные лампы. Трупы прибрали, полы вымыли, но все равно не по себе. Пир завершается. Часть волынцев лежат рожами в блюдах, кое-кто свалился под стол, мои пока держатся. Доброслава отсутствует – и слава богу! До сих не определюсь, как себя с ней держать. По левую руку от меня – Войцех. Место почетное, волынцы косились, но лях нужнее. Он выхлестал уже с ведро, но хоть бы в одном глазу. Только лицо побелело. Внезапно Войцех наклоняется.
– Ты, княже, убил Болеслава?
– Нет!
– По твоему приказу?
– Нет.
– Как дело
– Люди Болеслава мне в спину стрелили, мои вступились…
– Не знал этого. – Лицо воеводы смурнеет. – Был бы там – не позволил!
Потому тебя и не взяли! И хорошо сделали: лежал бы сейчас без башки на плечах… Давай, лях, рожай! Предложение было сделано.
– Згоден, княже!
Наконец-то! Вот ведь, пся крев! Штаны драные, а гордости… Не хочу признаваться, но Войцех мне нравится. Есть у него достоинство, не спешит кланяться первому же князю. Такой и слово держать будет.
Хлопаю его по ладони – срядились.
– Костел во Владимире поставишь, княже?
Нет, ты посмотри! Уже условия ставит. А в церкви помолиться, рука отсохнет? Препятствий-то нет. Таинства обеих церквей взаимно признаются, противостояние конфессий еще не набрало силу. Это позже вцепятся в глотки… В словах ляха, однако, есть резон. Католиков во Владимире мало, но приезжают ляшские купцы. Им понравится. А где купцы – там и деньги.
– Для начала соорудим каплицу в посаде. Далее посмотрим.
Войцех удовлетворенно кивает. Малыга, сидящий справа, подмигивает. Ему Войцех тоже глянулся. Ладно, пора спать. Как я соскучился по Оляне! И Ивану Ивановичу…
5
Святослав вошел в гридницу и затворил за собой дверь. Князья, сидевшие за столом, встали. Пятеро – дружно, шестой – нехотя. На лице Давыда Смоленского явственно читалось: «Подумаешь, Великий! Били мы его…»
«Стерво песье!» – озлился Святослав, но виду не показал. Хоть и собачились они с Давыдом, но на призыв князь откликнулся, дружину привел. Пусть тешится!
– Здравы будь, братия! – сказал Святослав, проходя к столу.
Братия нестройно откликнулась и села на лавки. Великий примостился на стуле с высокой спинкой во главе стола, после чего обвел собравшихся хмурым взглядом. «Кто-то из них! – думал сумрачно. – Кто? (На лицах князей ответ не прочитывался.) – Давыд? А зачем ему? Не по нраву было бы, не пришел. Значит, свои…»
Мысль была неприятной. Пятеро из шести князей приходились Великому родственниками. Двоюродные братья: Ярослав Черниговский, Игорь Новгород-Северский, Всеволод Курский. Все Ольговичи, одного корня побеги. Между собой могут не ладить, ругаться из-за уделов, но случись вражий набег – встанут горой. Потому как в противном случае лаяться будет не за что. Оставшиеся двое – зятья: Ростислав Белгородский и Володько, бывший князь Галицкий. Этих подозревать и вовсе глупо: ненавидят Ивана люто. Обоих выгнал из Галицких земель – и с позором. Получается, подозревать некого, тем не менее кто-то предал. Кто?
Князья узрели смурное лицо Великого и с вопросами не полезли. Захочет, скажет. А нет – так и спрашивать нечего. Пауза затянулась. Первым не утерпел Володько:
– Дозволь, Великий!
Святослав кивнул. Володько торопливо расстелил на столе свиток, прижав его края с одной стороны ножом, со второй – кошелем. Кошель был потертым и тощим; сидевшие за столом невольно обратили на это внимание.
– По доносам моих людей, – начал Володько, – у Ивана не более тысячи конных дружинников и бояр. Пешцев можно не считать – собрать не успеет. Нас втрое больше. Не устоит.