Пропавшие без вести
Шрифт:
— Черная душа у Сашки. Такая черная, что до сих пор не пойму, кто он. Даже фамилию не знаю, не решаюсь спросить. А ведь отцом будет моему ребенку.
— Может, не пойдешь все же в село? Кто знает, что там. А ты, считай, мать уже.
— Дело решенное… Когда выручил меня Сашка, на барже от Германии укрыл, хорошо относился. Может, потому, что дела его ладно шли. Потом как-то сцепились они с Куртом, ну, которого вы в море с борта… из-за чего уж, не знаю, что-то не поделили, должно. Курт и пригрозил ему. Сашка и так и сяк перед ним — тот ни никакую. Потом откупаться стал. И мной хотел откупиться…
— Ну,
— Повезло мне, — вздохнула Маша. — Курт этот, слава богу, не из таких. Лавка торговая у него на уме, деньги ему подавай, а на девок наплевать… Потрепал как-то меня по щеке, засмеялся и говорит: «Муж твой иуда, Машка. Уходи от него». Представляете, даже немец такое сказал.
— И ты не ушла?! — возмутился Быков.
— Куда уйдешь, — виновато ответила Маша. — Немцы кругом. В Германию, что ли, ехать? Да провались она пропадом! А теперь насмехается: мол, от кого ребенок — еще не известно.
— Успокойся, — сказал Ратников, — я с ним поговорю, с подлецом. Вот вернемся, и поговорю.
— Нет-нет, не надо! — напугалась Маша. — Я ведь в шлюпке почему сказала ему о ребенке… Думала, смерть рядом, пускай хоть перед смертью узнает. А теперь жалею. Никогда не скажу сыну ли, дочери ли — кто будет — об отце. Никогда!
— Ты ведь уйти от него хочешь? Навсегда?
— Не могу так жить.
— Иди сейчас, — вдруг сказал Ратников. — Ребенка и себя спасешь. А с нами неизвестно что…
— Пропадет она, старшой, — возразил Быков. — Куда тут сунешься? Чужой берег…
— Пропаду, — ухватилась Маша за его слова, — одна совсем пропаду. Куда я без вас? Нет, уж теперь дело решенное.
— Не бойся, в обиду не дадим! — заверил Быков. — То-то он мне сразу поперек горла встал…
Ратников шел, сбивая ногами росу, опустив голову, точно был виноват в чем-то перед этой, как он считал, девчонкой, а теперь будущей матерью, которая идет вот сейчас по его заданию на такое опасное дело, может быть даже на смерть. Вместе со своим будущим ребенком идет, который уже живет в ней. Суждено ли ему увидеть белый свет, свою мать? Лет на пять был Ратников старше Маши, не больше, но — удивительное дело! — у него было такое ощущение, словно отцом ей приходится. И выходило так, по его соображениям, что и с этой стороны, не только как командир, он отвечает за нее и будущего ребенка. Может, все-таки отговорить? Время еще есть. Тогда ни ему самому, ни Быкову в село не проникнуть. И думать об этом нечего.
Лес впереди редел, кончался, за соснами распахивался простор — словно море лежало за ними, слитое воедино с бесцветным чистым небом.
— Рядом теперь, — уже тише сказал Быков, — вот к уклону выйдем — и дома.
Ратников подивился, как он буднично, просто сказал слово «дома», точно и на самом деле выйдут они сейчас из лесу и очутятся у себя дома, где их ждут покой и отдых, тихая прохлада спелых садов, полуденная знойная тишина…
Село Семеновское, стиснутое с трех сторон невысокими холмами, уютно расположилась в зеленой низине. Почти до самых огородов спускался к нему по склонам сосновый лес, и лишь у изгородей неширокой полосой кудрявился буйный кустарник. Живописно выглядело Семеновское — все в зелени, чистое и какое-то картинно застывшее. Совсем неплохо, должно быть, жилось людям в этом райском уголке до войны.
— Вот оно, — сказал Быков, — глядите. Дальше не спускаться, здесь укроемся.
Больше сотни дворов насчитал Ратников, тремя — рядами они образовывали две прямые длинные улицы, пересекаясь широкими прогалами, точно переулками. В самом центре голубела небольшая церквушка с поржавевшим, бурым куполом. На площади было людно, несмотря на жару, стояли подводы, у лавочных рядов толпился народ.
— Базар, — уточнил Быков. — А туда дальше, по лощине, тропа к водохранилищу.
Они пролежали около получаса на макушке склона, присматриваясь к внешне спокойной, несколько ленивой из-за жары жизни села, изучая каждый закоулок, каждое подворье, широкую дорогу при въезде, перекрытую шлагбаумом возле будки, тропинки, протоптанные от дома к дому. На крыше самого видного дома — должно быть, в прошлом сельсовета — обвисал от безветрия чужой флаг. Возле крыльца — часовой с автоматом. Замер в тени, не шелохнется.
— Ну, Маша, пора, — решил Ратников. — По дороге не ходи, левее спускайся. Напорешься, случаем, на патруль, говори, как условились: мол, с Гнилого хутора, пришла на базар кой-чего поглядеть. Мы здесь будем ждать. Не получится ничего — особо не задерживайся. Народу на площади густо: в толпе затеряешься. Ну, будь осторожна.
— Прощайте, я скоро. — Маша произнесла это таким детским, смиренным голосом и показалась такой беззащитной, покорной, что Ратников чуть было не окликнул ее, не вернул назад.
Они проследили за Машей до самой базарной площади, пока та не пропала из глаз, затерявшись в толкучке.
— Ну, теперь покажу тебе тропу, — сказал Быков. Через полчаса они вышли к лесному оврагу, как раз напротив небольшого водоема. В его зеркальной глади четко отражались сосны, будто опрокинули в глубину свои кроны. В немой тишине чуть слышно шумела вода, падающая с невысокой плотины. На противоположном берегу виднелось небольшое строение типа водонапорной башенки, а рядом — лесная избушка и деревянная вышка с нахлобученной легкой крышей.
— Караулка. — Быков кивнул на застывшего на вышке часового.
Ветра совсем не чувствовалось, все казалось застывшим, вымершим в этой исходящей жарой тишине.
— Когда меняется караул? — спросил Ратников.
— Часов в семь, а может, в восемь. Прошлый раз был у тропы — как раз смена шла. Часов-то нет, так, по солнышку.
— Тихая заводь у них здесь. Сыто, сволочи, устроились, сладко. Мину бы достать, сунуть под тропу, считай, новая смена жить приказала. А старую, как на взрыв выскочат, — из автоматов. Восемь фрицев как не бывало! Пятая часть гарнизона.
— Эту четверку мы и сейчас можем успокоить, — загорелся Быков. — В два счета!
— А дальше-то что? Одним дальше нельзя. Аполлонов без движения, еще этот немец пленный… А Маша? Разве это ее (работа? Мы связаны, не можем быстро передвигаться, все равно что в клетке. В любой час она может захлопнуться…
— Может, действительно руки развязать, как шкипер предлагал?.. — вставил осторожно Быков.
— О пленном, что ли? Шкипер, шкипер… Ты-то человек. — Ратников сердился на себя, что не может решиться на такое. — Задача у нас одна, боцман, — партизан искать. Должны же они быть, раз старосту кто-то ухлопал. Из местных, в одиночку, вряд ли кто посмел бы.