Пропавшие среди живых (сборник)
Шрифт:
— А чего ж не дернуть, — весело сказал Хилков. — Только, может, я сам посмотрю? Заведу?
— Э-э! Пустое! — махнул рукой Георгий. — Я уж полчаса с ней вожусь. Давай разворачивайся и подавай задом. Трос у меня есть.
Хилков быстро развернулся, осторожно подал машину к занесенной снегом «Волге». Подумал: «Чегой-то снег не сметет?»
Георгий быстро накинул трос, очистил шапкой ветровое стекло, сел в кабину и махнул рукой. Хилков включил первую скорость, легонько выжал сцепление. «Волга» подавалась туго. Они осторожно обогнули дом и выехали на проспект.
— Чего-то не заводится, — заволновался Хилков. — Надо узнать.
— Да чего узнавать? — отрывисто бросил бородач, вглядываясь в снежную пелену. — Сейчас давай до разворота и к парку. По дороге и заведется.
Так они проехали минут десять, потом Федор Борисович скомандовал:
— Направо, опять направо.
Асфальт кончился. Они ехали по какому-то пустырю. «Это же зады парка, — сообразил Хилков. — Куда нас несет нелегкая?»
— Стой! — наконец сказал Федор Борисович. — Ну его к черту. Пусть сам заводит.
Он вылез из машины, отцепил трос и подошел к Георгию, тоже вышедшему из «Волги». Несколько минут они постояли рядом, потом распрощались, и Федор Борисович снова залез в машину Хилкова.
— Ну и погодка, шеф, а?
— Что он, здесь куковать остался? — спросил Хилков весело. — Может, все же подсобить ему?
— Сам пусть теперь разбирается, — проворковал бородач. — Поехали-ка на Ивановскую.
А на Ивановской, когда Хилков, как всегда, остановил такси у гастронома, Федор Борисович вынул из кармана пачку денег и протянул ему.
— Держи, шеф. Ровно две тысячи. Можешь не считать. Твоя доля. Втроем работали, все поровну. А мог бы один шесть взять.
Хилкову стало вдруг жарко. Он почувствовал слабость и только тихо спросил:
— Эта машина чужая была? Не Георгия?
— Теперь его, — засмеялся бородач. — Видишь, и делов-то. Ты даже испугаться не успел. Держи деньги.
Хилков взял пачку и, с трудом приходя в себя, засмеялся нервным смехом:
— Ну и ловко! Р-р-раз, и в дамки! Раз, и в дамки! Да ведь это же, ведь это же… — Он не нашелся что сказать, а Федор Борисович, положив ему тяжелую руку на плечо, зашептал, дыша водочным перегаром: — Я на тебя надеялся, Женя… Надеялся. Будешь со мной, не пропадешь. Ты меня понял? Понял, Женя? Только не дури с деньгами. Не пей с кем попало. Захочешь красиво время провести — мне позвони. Я тебе и телефончик свой скажу. Запомни. Шестьсот тридцать один двести, Женя. Запомни. Но боже тебя упаси этот номер записывать. Понял? И о том, что мы с тобой незнакомы, ты тоже догадываешься? Да, Женя? Ты парень смышленый. Недаром мне тебя Феля Николаев, твой сменщик, рекомендовал. Говорил — на Жеку Хилкова можете как на меня положиться…
— Феля Николаев? — удивленно переспросил Хилков. — Феля? Да это? Откуда он-то?
— Феля, Феля! Он тебя рекомендовал. Старый мой кирюха. А ты что думаешь, случайно я к тебе в новогоднюю ночь подсел? Когда Фелю ты в гостиницу привез? Ха-ха… Как бы не так!
Хилков вдруг вспомнил новогоднюю ночь, гостиницу, Фелю, столкнувшегося с бородачом в распахнутой шубе… Вспомнил он и то, как Феля последнее время был сговорчив. Когда бы Хилков ни попросил его поменяться, он тут же соглашался. А Хилков-то думал, что это в благодарность за новогоднюю услугу.
— Что, удивляешься, салага? Ничего, теперь нас с тобой, кирюха, водой не разольешь. Давай лапу, Женя. Звонка жди. А время провести захочешь — звони.
Он вылез из машины и пропал в снежной заверти.
Когда Хилков приехал в парк, диспетчер посмотрел на него подозрительно и спросил:
— Ты что, Женя, выпил?
— Да что вы, Александр Захарыч… — обиженно протянул Хилков. — И пробку не понюхал. Вы ж меня знаете…
Диспетчер покачал головой.
— Да и то верно, вроде никогда за тобой этого не замечалось. А сегодня уж больно глаза шалят. Я вот и решил.
И вот теперь эта история с Кошмариком. Как он ведет себя на следствии? Не продал ли? Может, и правда следят уже за ним, за Хилковым? И эта «скорая» неспроста приезжала в то место, где машину «брали». Да нет, Кошмарик хоть и алкаш, но парень крепкий, не выдаст. А с техталоном наплетет что-нибудь. Да, может, он, пока вели в отделение, по дороге выбросил его? Или в КПЗ на мелкие кусочки порвал да в сортир отправил. Не сразу же его обыскивать стали!
8
— Игорь Васильевич, а как вы в милицию попали? — спросил Власов в свой очередной визит на Литейный, четыре. Он ходил туда почти каждый день.
Корнилов неопределенно хмыкнул и пожал плечами.
— Да как-то так получилось…
— Как-то так получилось, — повторил Власов и улыбнулся. — Очень доходчиво…
И подумал: «Если бы я не знал, что Корнилов талантливый сыщик, ни за что бы не поверил! Уж больно он нервный… Незащищенный какой-то».
Власову казалось, что работник уголовного розыска должен быть вдумчивым, трезвым аналитиком, спокойным, сосредоточенным. А этот всегда насторожен, обидчив…
— Вы все подсмеиваетесь надо мной, — сказал Корнилов, — а зря. Ну что я вам скажу, ей-богу! Врать не хочется, а правды я и сам не знаю. Попал и попал. — Он нахмурился недовольно и сразу стал похож на большого, незаслуженно обиженного мальчишку.
— Да ведь вы мне обещали, — упрекнул Власов. — А теперь на попятный.
— Да ничего я не обещал, — проворчал Игорь Васильевич. — Не обещал я! Неужели я такой осел, что мог обещать невыполнимое?
Власов успокаивающе поднял руку:
— Замнем для ясности. Будем считать, что мне обещал об этом рассказать кто-то другой… Наверное, Белянчиков.
Корнилов посмотрел на Константина Николаевича с упреком и грустью, покачал головой, словно хотел сказать: ну зачем же так?
С минуту они молчали. Потом Корнилов вдруг улыбнулся и сказал:
— Я вообще-то сначала пошел на завод, Константин Николаевич. Так получилось. Поступал после седьмого класса в механический техникум. Поступил и даже год отучился. Потом производственная практика. На станкостроительном имени Свердлова… Надо было сдавать пробу на четвертый разряд. Плоскогубцы сделать. Чуть ли не неделю дали на них. И сказали — кто когда сделает, тогда и в отпуск пойдет. Ну ребята-то все неумехи по этой части. Валандались с плоскогубцами страсть как долго. Кто запорет, кто себе пальчик ушибет. А я уже кое-что умел. Дома от отца небольшой верстачок остался. И первоклассный инструментарий. Отец у меня водолазом был. Эпроновец. Сейчас как-то про них и не слышно, а до войны про водолазов чуть ли не как про летчиков слава шла. Мне мать рассказывала. Ну а что такое водолаз? Такой же рабочий. Да отец и был рабочим. И любил с металлом баловаться. Вот я и пристрастился. Правда, начал с поджигалки… Хорошее начало? Каюсь. Но сделал ее здорово…