Пропавшие среди живых (сборник)
Шрифт:
Хилкову жалко было расставаться с деньгами — остаток от сотни шел ему в карман. А ведь на шампанское бородач и не надеялся. Но какое-то неясное предчувствие подсказывало Хилкову — не экономь, не жмись. Выиграешь больше. Этот дядя с бородой в долгу не останется. Вон как деньгами швыряет…
Было уже около четырех, когда Хилков снова подъехал к гостинице. Он поставил машину на набережной, подальше от подъезда, где прохаживался по свежему снежку милиционер. Бутылки были уложены в аэрофлотовскую сумку. Повесив ее на плечо, Хилков подошел к дверям. Стеклянные двери были заперты, он осторожно позвонил, немного пугаясь — а не выгонят ли? Подошел сурового вида швейцар, долго возился с дверью. Открыв, спросил:
— Проживающий?
— Проживающий, — буркнул Хилков.
Дежурной на этаже не было видно, и он пошел сам искать номер. Бесшумно ступая по ковру, подумал: «До чего здорово гостиницу смастрячили. Богато». Ему и раньше приходилось здесь бывать, и он всегда поражался роскошной отделке, мраморным лестницам, мягким удобным креслам в холлах.
Он остановился перед дверью шестьсот тридцать шестого номера и, прежде чем постучать, прислушался. Никаких признаков новогоднего веселья не было слышно. Хилков постучал, сначала тихонько, потом громче. За дверью было тихо. Он снова застучал, уже совсем громко. Подергал ручку. Внутри на миг послышался неясный гул, потом шаги. Дверь приотворилась. Высунулся бородатый. Он был без пиджака, в белой рубашке, ароматно попыхивал из большой прямой трубки. Хилков заметил, что он не такой уж старый, пожалуй, лет шестидесяти, не больше.
Бородатый обрадовался:
— А, это ты, шеф! Как успехи?
Хилков протянул ему сумку:
— Пять водки, две шампанского…
— У-у… да ты маг и волшебник! Подожди секунду, я тебе сумку принесу. — Он скрылся, чуть притворив за собою дверь. Теперь Хилков слышал отдаленный гул голосов, смех.
Бородатый сразу же вернулся, сунул Хилкову сумку и сказал:
— Там еще денежка. Ты когда сменяешься?
— В восемь утра, — сказал Хилков.
— Вот и отлично. К семи подъезжай, до дому подкинешь… Если на часок в парк опоздаешь, не смертельно?
— Не смертельно… — усмехнулся Хилков.
— Ну и ладненько, — подмигнул ему бородач. — Ты, я вижу, свой человек. Так к семи? — И он захлопнул за собой дверь.
Хилков спустился вниз по лестнице. Лифта ждать не стал. Шел и думал, сколько же отвалил бородач. «Наверное, не меньше четвертного. От той сотни-то у меня остались рожки да ножки… Водочку ведь я и так неплохо бы сбыл…» Только в машине он раскрыл сумку и вытащил… сторублевку. Радостно екнуло сердце. «Ш-ш-широкий мужчина, — с одобрением подумал Хилков. — Меньше сотенной монеты не знает». И дал газ, насвистывая веселый мотивчик.
До семи часов Хилков успел еще прилично подработать. Народ разъезжался из гостей по домам. Машины были нарасхват. На чаевые никто не скупился.
Без пяти семь Хилков снова подъехал к гостинице. Ждать пришлось довольно долго, и он задремал, положив руки на руль. Проснулся оттого, что по стеклу негромко, но нетерпеливо барабанили.
— Заждался, шеф? — сказал бородач, усаживаясь рядом. — Оно и верно, деткам бай-бай пора. Петушок пропел давно… С Новым годом, кстати! Подожди, подожди. А моих почтенных друзей ты не хочешь везти?..
Тут только Хилков увидел у машины еще двоих — крупного молодцеватого мужчину в шубе и совсем молодого, модно одетого юношу.
— Закурим, Федор Борисович? — сказал молодой, обращаясь к бородачу, когда они сели в машину.
— Можно, — ответил тот и небрежно бросил Хилкову: — К Варшавскому вокзалу, шеф!
«Ну и запах, — подумал Хилков, — наверное, какой-нибудь заграничный табак». Сказал:
— Табачок-то у вас — век бы нюхал.
Федор Борисович засмеялся. Смех у него был добродушный, довольный.
— Табачок что надо. Настоящий «кепстен». Не хочешь ли трубку завести, шеф? Тебе пошла бы.
— Ничего, и «Беломором» обойдусь, — смутился Хилков.
Когда ехали по Измайловскому проспекту, он спросил:
— К самому вокзалу?
Тот, который был одет в шубу, ответил ворчливо:
— К самому, к самому. Вылезая из машины, он буркнул:
— До встречи!
— Звони, Василич! — как-то игриво крикнул ему Федор Борисович. Тот только рукой махнул.
— А теперь назад, на Пироговскую, — попросил пижонистый. И, засмеявшись, сказал: — Василич-то не в духе. Шибко не повезло ему сегодня…
Хилков заметил в зеркальце, что у сказавшего очень красивое лицо и крошечные усики. «Какого черта поехал? Сидел бы себе в гостинице и не вылезал. Вези теперь его обратно!» — выругал он мысленно пижона.
— Послушай, шеф, ты не знаешь, где машину достать? — обратился он к Хилкову. — «Волгу». Так, чтоб поновее? А?
— Да нет… — протянул Хилков. — У наших ребят если и есть у кого, то «Москвичишки» да «Запорожцы». Только у одного «Волга». Но он не продаст…
— Старая нам не нужна, — сказал пижон. — Нам поновее. За ценой бы не постояли…
— Ну так где же я ее возьму, «Волгу»-то? Разве что свою старушку вам предложить, — засмеялся Хилков. — Так ведь вам с шашечками не нужна…
— Эх, такой энергичный парень, а не знаешь, где машину достать, — с досадой сказал молодой. — Весь город у тебя как на ладони, везде ездишь. Всех знаешь! Смекай да на ус наматывай!
Хилков только покрутил головой.
У гостиницы пассажиры вышли из машины, и бородач попросил Хилкова подождать. Они прошлись несколько раз перед входом, о чем-то оживленно беседуя, потом Федор Борисович попрощался с молодым и снова сел в машину. Вздохнул с облегчением.
— Ну теперь давай на Ивановскую. Тебя как зовут-то, шеф?
— Женя, — ответил Хилков. — Евгений Степанович.
— Давай, Евгений Степанович, гони на Ивановскую. Надо и нам с тобой отдохнуть.
Некоторое время он молчал, а потом вдруг спросил: