Пропавшие в раю
Шрифт:
Марусе вдруг захотелось зайти внутрь. Постоять, помолчать перед иконами, подать записки, поставить свечки, вдохнуть благостный, душноватый аромат ладана и горящего воска. Попросить у Бога, чтобы все сложилось хорошо там, куда они направляются. Даже если не особенно веришь, все равно хочется переложить часть ответственности на чьи-то плечи. Обратиться
Алексей остановил машину, и они все втроем зашли в церковь. Даже Алиска не стала ерничать и отказываться. Послушно надела на голову платок, выудив его из пестрой кучи, что лежала на церковной скамье. Каблуки Марусиных туфель звонко цокали по полу, и она старалась ступать на носочки, чтобы не нарушать тишину, не мешать. Храм был просторный и светлый. Старинные, потемневшие от времени иконы висели вперемешку с недавно написанными образами. Теплились лампады. Мерцали, медленно оплывая, свечки на золоченных подносах. Тихо перешептывались старушки-служительницы. Склонив голову, стояла и плакала перед иконой Божией Матери молодая женщина. За руку она крепко держала маленькую девочку. Малышка шмыгала носом, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу и с любопытством вертела головой. Алексей дал жене несколько мелких купюр, Маруся и Алиса купили в церковной лавке свечки и двинулись вглубь храма.
Когда они спустя минут пятнадцать вышли на улицу, щурясь от яркого света, Алексей уже стоял возле входа и ждал их. Они пошли к машине, не разговаривая, думая каждый о своем, и на их пути возникла женщина. Одета в лохмотья, на лице – жалобное и скорбное выражение. Рот перекошен в плаксивой гримасе. В руках – картонка с надписью: «Помогите погорельцам, люди добрые! Одна с детьми осталась на улице». Преградив им дорогу к машине, женщина заныла:
– Помогите, за ради Бога! Бедствуем, кушать нечего, сама не ем, дети голодные сидят уж какой день!
Алексей полез за бумажником. У Маруси денег с собой не было, а то бы она, конечно, тоже помогла несчастной. Хотя, по правде говоря, изможденной женщина не выглядела. Румяные круглые щеки, полные руки, яркие, отнюдь не бледно-синюшные губы. Да и лохмотья ее выглядели несколько ненатурально. Смахивали на театральный костюм.
– У меня только тысяча, – неловко произнес Алексей и добавил извиняющимся тоном, – только что в церкви всю мелочь отдали.
Нищенка не растерялась. Выудив из глубин своего заношенного платья вполне приличный, добротный пухлый кошелек, она бодро проговорила, нимало не смущаясь:
– А давайте я вам сдачу дам! Сколько вы хотели мне дать? Полтинник?
Маруся изумленно раскрыла рот. Алиска в голос расхохоталась. Алексей потемнел лицом от гнева и прошипел, отчетливо выговаривая слова:
– А ну, пшшла отсюда, прошмондовка!
Они чуть не бегом направились к машине. Почему-то стало стыдно и неудобно. А псевдонищенка кричала им вслед отборным матом, перемежая ругательства с проклятиями:
– Чтоб вам пусто было! Чтоб вы передохли все!
Маруся старалась не слушать, не обращать внимания. Но настроение было испорчено. Одухотворенность, тихое спокойствие исчезли без следа, перечеркнутые этим «чтобы вы передохли все». От спонтанного похода в церковь осталось тяжкое, досадное ощущение.
…В пять часов, когда они садились в машину, чтобы ехать за покупками, Алиса еще не вернулась. И в половине седьмого, когда приехали обратно, нагруженные пакетами, тоже. Звонить на сотовый было бесполезно: вылетев из дома, Алиса оставила мобильник в своей комнате. Алексей сдвинул брови и буркнул:
– Ладно, время еще детское. Набегается и придет. Надо, в конце концов, ее когда-то воспитывать!
Конец ознакомительного фрагмента.