Пророчество: Дитя Земли
Шрифт:
Ее и без того глодал стыд за ту радость, которую она испытывала, видя, что Рапсодия не обращает внимания на впечатление, производимое ею на Эши. Жизнь на улице научила ее наблюдательности, и, хотя Эши старался не выказывать своей заинтересованности, она не могла ее не заметить. Джо не сомневалась, что от Акмеда и Грунтора этот факт также не укрылся. Но Грунтор большую часть времени был занят обучением армии болгов, а у Акмеда имелись свои причины для неприязни к Эши, так что ей не удавалось подтвердить свои подозрения, а задавать прямые вопросы она не решилась бы даже под страхом смерти.
Джо перевернулась на живот, поджала колени и обхватила себя руками, пытаясь защититься от стрел ревности, сыпавшихся на нее со всех сторон.
Рапсодия и два болга спасли Джо из Дома Памяти, где ее собирались принести в жертву вслед за несколькими другими детьми. Акмед и Грунтор решили передать ее лорду Стивену, но Рапсодия сделала Джо своей названой сестрой и взяла с собой. Она всегда защищала Джо, а ее любовь оставалась неизменной, что бы та ни натворила. Джо уже начала испытывать ответное чувство к Рапсодии, когда появился Эши, сразу все усложнив. Если раньше у Джо была одна задача — выжить среди бродяг и разбойников, и ей далеко не каждый день удавалось найти пищу и удобный ночлег, то теперь жизнь решительно изменилась.
Последняя свеча в спальне Джо погасла, и в темноте повис резкий запах расплавленного воска. Джо наморщила нос и натянула одеяло на голову. Утро никак не наступало.
Сны Эши отличались от сновидений обитателей этого мира. Поскольку он не был ни мертвым, ни по-настоящему живым, у него оставался лишь один способ избавиться от агонии, не отпускавшей его ни на миг, пока он бодрствовал, — воспоминания о Прошлом.
Даже сон не приносил облегчения. Редкие видения, посещавшие Эши, когда он ненадолго погружался в дремоту, были полны боли. Обычно они являлись кошмарами из его нынешней жизни или еще более мучительными эпизодами Прошлого. Он даже не знал, какие из них ему труд нее переносить.
В его жилах текла кровь дракона, и из-за этой двойственности жизнь Эши представляла собой непрекращающуюся череду страданий, лишь с краткими мгновениями передышки. Стоило ему проснуться, и вновь возникал шепот, настойчиво повторяющий тысячи глупостей, тысячи требований. Но сейчас, хотя бы на короткое время, бормотание стихло, отступив в дальний уголок его сознания перед мирным сном, дарованным ему в последнюю ночь пребывания в удивительном королевстве Илорк.
В тишине комнаты для гостей, которую он занимал, Эши видел сон об Эмили. Прошли годы, десятилетия с тех пор, как она в последний раз одаривала своим присутствием его сны, прекрасная невинная Эмили, подруга его сердца, погибшая тысячу лет назад. Он провел в ее обществе всего один вечер, но с того самого мгновения, как их глаза встретились, понял, что она вторая половина его души.
И она тоже это поняла и успела сказать, что любит его, одарила своим сердцем, абсолютным доверием и целомудрием, и у него возникла уверенность, что они заключили брак, хотя оба едва вышли из детского возраста. Только одну ночь они провели вместе. А теперь он знал, что ее пепел развеяли по другую сторону мира ветры Времени много жизней назад и единственная частица Эмили осталась лишь в ржавых тайниках его памяти.
Но если Эмили мертва и навсегда поселилась в Прошлом, то Эши оставался полуживым в Настоящем. Его существование было наполнено тайной — он скрывался от преследователей, охотившихся за ним, — и определялось тем, кто им манипулировал. Именно по этой причине он шел по миру, прячась под плащом, заряженным стихией воды, полученной из Кирсдарка, водяного меча. Плащ окружал его туманом и защищал от тех, кто мог при помощи ветра распознать его сущность.
Живое облако скрывало его от глаз остального мира. Он пришел в царство болгов по приказу, чтобы понаблюдать за троицей, управлявшей чудовищами Илорка, а по том обязан был вернуться с докладом. Эши ненавидел тех, кто его использовал, но
Впрочем, он имел возможность быть рядом с Рапсодией. С того самого момента, как дракон в его крови ощутил ее присутствие на Кревенсфилдской равнине, он сразу же увлекся ею, и его тянуло к Рапсодии, точно мотылька к огромному огню, пылающему в чреве мира. А после их встречи обе части его натуры — драконья и человеческая — сразу же попали под ее обаяние. Будь Эши живым чело веком, а не его оболочкой, он бы сумел противиться ее магии. И однако же он боялся Рапсодии не меньше, чем был ею очарован.
«Сэм». Слово рождало эхо в его памяти, от тихого голоса Эмили глаза наполнились слезами даже во сне. Она называла его Сэмом, и ему нравилось звучание этого имени. Они слишком быстро расстались, он не успел назвать свое настоящее имя.
«Я все еще не могу поверить, что ты здесь», — прошептала она той ночью, так много лет назад, под расшитым звездами небесным покрывалом.
И сейчас ее голос продолжал обращаться к нему во сне: «Откуда ты? Ты ведь исполнение моей мечты, правда? Ты пришел, чтобы спасти меня от лотереи и забрать с собой? Вчера, в полночь, я обратилась с просьбой к своей звезде — и вот ты здесь. Ты ведь не знаешь, где находишься, верно? Я вызвала тебя издалека?»
Она обладает магией, решил он тогда, и верил в это до сих пор. Магией настолько сильной, что она перенесла его через волны Времени в Прошлое, где ждала Эмили, в Серендаир, на Остров, который скрылся на дне моря за четырнадцать веков до его рождения.
«Тебе приснился сон, — настаивал отец, пытаясь его успокоить, когда он вернулся в свое время, один, без Эмили. — Солнце светило слишком ярко, и на тебя подействовала жара».
Эши повернулся и застонал, ему стало жарко. Огонь пульсировал в маленькой жаровне, волнами направляя в его сторону теплый воздух. Перед его мысленным взором вновь возникла Рапсодия. Впрочем, она всегда была рядом, дракон ее обожал. Кончики его пальцев и губ все еще горели от неосуществленного желания прикоснуться к ней, которое, точно кислота, разъедало его душу — следствие растущего гнева дракона. Он с горечью попытался выкинуть Рапсодию из своих мыслей, мучительно стремясь вернуться к светлым воспоминаниям, принесшим ему облегчение всего несколько мгновений назад.
— Эмили, — в отчаянии позвал он, но сон ускользнул, рассеявшись в сумраке спальни.
Во сне его пальцы нащупали маленький кармашек туманного плаща, в котором лежал бархатный кошелек с талисманом. Серебряная пуговица в форме сердца, сделанная самым обычным ремесленником и подаренная ему единственной женщиной, которую он когда-либо любил. Больше от нее ничего не осталось — пуговица и воспоминания, — он оберегал свое сокровище со свирепостью дракона, стерегущего свое богатство.
Прикосновение к пуговице помогло, оно вновь приблизило Эмили, хотя всего лишь на несколько мгновений. Он ощутил, как рвется кружево на ее корсаже, которое он нечаянно зацепил дрожащей от страха и волнения рукой. Он все еще видел улыбку в ее глазах.
«Возьми ее, Сэм, в память о той ночи, когда я отдала тебе свое сердце».
Он повиновался и с тех пор носил маленькую пуговицу в форме сердца рядом со своим, покрытым шрамами, цепляясь за воспоминания о том, что потерял.
Он постоянно искал Эмили, обращался в музеи и хранилища исторических документов, всматривался в лица встречных женщин, молодых и старых, у кого волосы имели цвет светлого льна в летний день, такими казались волосы Эмили в темноте. Он внимательно изучал женские запястья, пытаясь отыскать крошечный шрам, запечатлевшийся в его памяти. Конечно, он так ее и не нашел; Прорицательница Прошлого заверила его, что Эмили не было ни на одном из кораблей, успевших отчалить с Серендаира до того, как Остров поглотил вулканический огонь.