Пророчество
Шрифт:
– Я и сам не знаю,- промолвил он наконец,- Ей... кажется, ей очень больно.
– Это твоя боль,- произнес голос позади него. Атон поднял глаза и увидел Птаха.- Она терпит сейчас твою боль,- пояснил Птах. Заметив, что Атон хочет что-то на это возразить, он жестом остановил его: Это ее задача - помочь тебе. А теперь пойдем. Наше время истекает, и жертва не должна оказаться напрасной.
Только теперь Атон заметил, что Птах что-то сжимает в руке - какой-то маленький блестящий предмет, сверкающий, будто драгоценный камень. Он медленно поднялся на ноги и еще раз взглянул на Сашу, прежде чем повернуться к Птаху. Закрыв глаза,
Птах вручил ему зрачок Удъят-глаза. Атон нерешительно принял из его рук маленький предмет, некоторое время рассматривал его, а затем протянул руку за оправой. Уверенными движениями он вставил зрачок на место и затем повернулся к саркофагу. Золотая маска Нефертити, казалось, улыбалась ему, чтобы подбодрить - и все же он еще раз остановился на полпути.
– Он на самом деле... будет здесь в полной неприкосновенности?
– засомневался мальчик.
– Лишь тот, кто вложил амулет в ее руки, может вновь извлечь его,- отвечал Птах.- Поверь мне в последний раз, Атон. На самом деле без этого амулета ты не более чем простой смертный, не представляющий для древних богов никакого интереса. И также Удъят-глаз без тебя является просто украшением - ничем иным. Когда закончится эта ночь, его магическая сила погаснет на следующие пятьсот лет;, а, может, и, больше, до тех пор, пока обычный человек не победит смерть и не явится сюда.
Атон помедлил еще секунду - а затем решительно приблизился к саркофагу и протянул руку.
– Не-е-е-т!
От внезапного пронзительного вопля Атону едва не заложило уши. Почуяв опасность, он попытался было, быстро наклонившись вперед, вложить Удъят-глаз на свое место в руки Нефертити, но оказался недостаточно проворен. С неожиданной силой Яссир, врезавшись в него, сбил его с ног. Амулет, описав широкую дугу, упал на пол в метре от него. Падая, Атон видел, как Яссир, протянув вперед руки, прыгнул вслед за украшением.
Птах тоже вскрикнул. Из рук его полыхнуло голубое пламя, но Яссир действовал с невероятной быстротой. Молниеносным движением схватив Удъят-глаз, он рванулся в сторону. Страшные магические молнии Птаха, миновав его всего лишь на волосок, пробили зияющее отверстие в камне в том месте, где он только что находился. Атон шагнул к нему, но остановился, заметив в глазах его зловещие искорки. Он отшатнулся.
– Не делай этого,- грозным голосом произнес Птах. Слова его адресованы были Яссиру. Он вновь поднял руки, в любую секунду готовый применить против Яссира свое колдовство, но по какой-то причине все еще медлил.
– Верни его. Ты знаешь, что это должно случиться.
– Я... я не могу,- промямлил Яссир. Он дрожал. Лицо его подергивалось всеми мускулами - будто адские муки терпел он в эти мгновения.
– Я прекрасно понимаю тебя,- мягко произнес Птах,- но не допущу этого.
– Нет,- упорствовал Яссир.- Ты... ты ничего не понимаешь. Он - исполнитель пророчества. Только... только лишь он способен это сделать! Он - первый за все три тысячи лет, и, быть может, пройдет еще столько же тысячелетий, прежде
– Ты знаешь, что произойдет, если Удъят-глаз И Атон попадут в лапы Осириса,- промолвил Птах.- А этого позволить я не могу.
– Мне это безразлично!
– крикнул Яссир.- Я знаю, что я обещал тебе, но слова своего сдержать не могу. Не теперь. Не сейчас, когда я знаю, что он - на самом деле тот, кого я так долго дожидался!
– Он отступил еще на шаг назад, прижимая сокровище к своей груди.
Птах глубоко вздохнул. Он казался очень опечаленным.
– Значит, выбора ты мне не оставляешь,- проговорил он и протянул руки к Яссиру. Пальцы его начали светиться.
Но не успел он окончательно пробудить к действию свою зловещую силу, произошло то, на что не мог рассчитывать никто из них. Раздался грозный рокот, и позади Яссира начали сгущаться глубокие, живые тени. Вдруг стало ужасно холодно, и теперь Атон понял, что случится дальше, прежде чем Осирис и Гор, приняв свои очертания, выступили из мрака.
Птах пронзительно вскрикнул. Ярко-голубая молния, исторгнутая кончиками его пальцев, пронзила Яссира, но в то же мгновение тот взмахнул рукой и швырнул Удъят-глаз назад - прямо в руки Гору!
Яссир отшатнулся, врезавшись прямо в жуткое божество с головой сокола, и рухнул наземь. Плащ его тлел на груди и спине, и будь он обыкновенным человеком, удар молнии, посланной Птахом, убил бы его на месте. Но проклятие Эхнатона, обрекавшее Яссира на вечную жизнь, сохранило силу и на этот раз. В следующее мгновение он вновь вскочил на ноги. Лицо его было перекошено - хотя он и был бессмертен, боль испытывал не меньшую, чем другой человек, но только мука, отражавшаяся в его чертах, происходила не только от физических страданий.
Взглядом он отыскал Атона.
– Пожалуйста, прости меня,- прошептал он - Я... вынужден был так поступить. Я знаю, что доставил тебе этим, но я... я не могу больше ждать так долго. Три тысячи лет - это слишком много. Никто не смог бы вынести такую кару, и я тоже не могу.
Странно - Атон ощущал лишь бесконечное разочарование и столь же безграничный страх перед обоими божествами, все так же стоявшими позади Яссира, и перед тем, что они сделают с ним. Но только гнева и злобы на египтянина он не испытывал совершенно. Он не мог себе представить, что это такое - быть вынужденным существовать более чем три тысячи лет, но одна мысль об этом переполняла его ужасом, описать который словами было невозможно.
Взгляд его, оторвавшись наконец от Яссира, скользнул в направлении обоих богов. Гор в этот момент пристально разглядывал Удъят-глаз, а когда он взглянул на Осириса, то увидел, что тот, протянув руку, указывает прямо на него.
Атон шагнул было по направлению к ним обоим, но отец, резко схватив его за плечо, рванул назад, загородив дорогу,- при этом сам он, желая защитить сына, встал между ним и Гором.
– Нет,- с решимостью в голосе произнес он.- Его вы не получите.
Но Гор продолжал смотреть на него, не произнося ни слова. Атон не сомневался, что он способен стереть в порошок его отца без видимого усилия, как может человек раздавить досадившее насекомое,- но по какой-то причине он этого не делал, а продолжал изучать его своим тяжелым взглядом огромной птицы. Отец его задрожал, а через несколько секунд, не выдержав, шагнул в сторону.