Пророчица
Шрифт:
На улице уже стемнело. На небе сгустились серо — сизые облака, воздух был чистым и удивительно свежим. Холодный ветер пробирал до костей, моросил небольшой дождь, и я прижимала к себе Киру, которая уже начинала хныкать.
Рита вскрикнула, зажала рот ладонью. Лара тут же обняла ее, потащила к машине Влада, а я еще несколько секунд смотрела на братьев Макаровых, лежащих на подъездной дорожке. Так близко друг от друга и так далеко… В груди защемило, и я сглотнула, не в силах сбросить наваждение. Еще сегодня утром
— Нужно ехать. Охотник в доме, — тихо сказал Влад. От его присутствия стало немного спокойнее — привычная реакция. Впрочем, сейчас мне только на пользу. Нельзя паниковать.
Я кивнула и быстрым шагом пошла к машине.
Лара обнимала Риту на заднем сиденье, а сестра плакала, закрыв лицо руками. С другой стороны Лина гладила ее по спине и что-то ласково шептала. Я вспомнила слова Филиппа, когда мы только начали общаться: жизнь хищного опасна. Никогда не знаешь, где встретишь смерть.
Многие атли встретили ее сегодня в собственном доме. Нам удалось уйти, но надолго ли?
— Садись. — Влад открыл переднюю дверь машины. Свет фонарей на дорожке отразился на изогнутом металле пистолета. Я подняла глаза.
— Глеб…
Внутри полыхнуло плохое предчувствие, сдавливая, разрывая, сжигая внутренности. Влад молчал. Взгляда не отвел, смотрел прямо и безапелляционно. Каменный. Непробиваемый.
Я всхлипнула. Отошла на шаг.
Глаза тут же заполнили слезы — реальность расплылась и померкла. Я боялась думать, анализировать, но мысли, как назло, все лезли и лезли. Удушающие, злые.
Я открыла заднюю дверь, осторожно передала Киру недоумевающей Лине. Повернулась к Владу.
— Где он?
Почти уже не понимала, что делаю. Что-то вело меня — дикое, необузданное — диктуя сценарий, по которому я должна играть.
— Сядь в машину, Полина, — очень настойчиво, даже жестко сказал Влад.
— Где Глеб? Он в доме?
— Даже не думай!
Я и не думала — побежала. Ветер свистел в ушах, кеды скользили по мокрой плитке. Вот они — ступеньки, затем дверь… Я ворвалась в гостиную, осмотрелась. Подняла глаза вверх и застыла — на лестничной площадке в неестественной позе, свесив черноволосую голову на ступеньки, лежал Глеб…
Чьи-то руки выдернули из оцепенения, потянули к двери.
— Охотник в доме, дурочка! Идем.
— Нет!
В мозг хлынула лава, в ушах зашумело, мир завертелся, краски слились. Из груди рычанием выплеснулась боль. Я развернулась, выставила руки вперед, и ударила. Не сдерживая злость, испуг и отчаяние. Разрываемая на куски сожалением и виной.
Я отпустила Глеба на смерть. Не пошла с ним.
В глазах прояснилось, я развернулась и побежала наверх. Не глядя на то, что натворила, не раздумывая.
Упала на колени рядом с другом,
— Вставай! Ну, пожалуйста… Глебушка, родной, поднимайся! — И уже тише, выбившись из сил: — Не бросай меня одну. Слышишь меня, Измайлов! Вставай!
Лицо друга осталось неподвижным — восковая маска, безжизненная, бледная. А его уже нет… его… нет…
Совсем.
От рыданий болели ребра, живот, голова — все. В мозгу — кровавая каша из воспоминаний, страха, жестоких слов.
«Эти случаи всегда оканчивались бедой…»
И вывод: это из-за меня. Все, начиная с событий того времени, когда я посвятилась. И заканчивая сегодняшним днем…
— Отлично. Ты играешь по сценарию. — Я подняла глаза. Охотник скалился, сложив руки на груди. Вздернутый подбородок, презрительный взгляд. — Как тебе такая плата, Кастелла?
— Подавись! — прошипела я и встала. Больше не сдерживалась — открыла ладони, позволила обжигающей лаве выплеснуться, достигнуть цели. Охотника отбросило назад, он ударился о перила, перегнулся и грузно полетел вниз.
Не теряя ни секунды, я побежала туда, полная гнева и желания крушить. Дикого, совершенного. Чистая ярость.
Я — огромный спрут, а мои руки щупальца.
Не дожидаясь, пока он поднимется, ударила снова. И опять.
Кожа на руках охотника, пузырилась обугливалась. Он пытался укрыться, рычал и ругался на непонятном языке, а я все била и била до тех пор, пока кен не перестал изливаться из ладоней.
Затем упала на колени, заплакала, не прикрываясь и не прячась — уставшая, обессиленная и готовая умереть.
Охотник поднимется — они исцеляются быстро. Он встанет и закончит все — и боль, и надежды, и отчаяние. Резким движением разорвет мою жилу, и я погружусь в темноту — спасительную, теплую. И быть может, забуду. Окажусь в том загадочном месте, напоминающем хельзу. Увижу странного, но приятного мужчину, и он залечит мои раны. Я знаю, только он может…
— Вставай! — резкий голос вырвал из отчаяния, меня грубо подняли на ноги. — Не смей сдаваться!
Я знала этот голос. Ненавидела его и любила — всегда. Даже сейчас. Эта едкая смесь всколыхнулась осадком, заставила повернуть голову.
Бог мой, он едва стоит! Левая бровь рассечена, и из нее струится кровь, заливая глаз, стекая на белую ткань рубашки. Нет, она уже не белая — разорванная, обугленная в районе груди. Исковерканная плоть, почти смертельная рана. И это сделала я…
— Прости… — прошептала я и отступила на шаг. — Ты прав, это все моя вина.
Сильные руки схватили за плечи, грубо встряхнули.
— Хватит себя жалеть!
Влад рванул меня в сторону, прижал к себе и выставил перед нами руку в неизвестном мне пассе — указательный и средний палец скрещены, а большой отведен в сторону.