Пророк Темного мира
Шрифт:
День клонился к вечеру. Уже вполне пришедшие в себя Тамара и Бойша, напоенные, накормленные, вымытые в большой бочке, переодетые в чистое, лежали рядком на охапках душистого сена. Сил разговаривать еше не было, и они просто блаженно улыбались, наблюдая за Мырей и Атямом, которого домовой называл «брательником».
Незнати сновали по палубе, перебрасывались словами, творя повседневную хозяйственную работу — разжигали костер, спускались в трюм за водой, с избытком запасенной в дубовых просмоленных бочонках, ставили сбитень, в четыре руки
— Хорош борщок, когда всего по чуток, — балагурил Мыря, насвистывая сквозь зубы военные марши. Атям по большей части молчал, но видно было, что и ему по нраву, как все обошлось.
Выглядел незнать совсем иначе, чем на бармовом погосте. Он отъелся, раздался вширь, новая кожа затянула жуткие костяные проплешины на голом черепе; аккуратно подстриженная седая борода уже не напоминала мочало, а глаза смотрели на людей живо, без злости и тоски.
После ужина, съев полную миску наваристого борща и напившись сбитня, Бойша нашел в себе силы подняться, прошелся по палубе.
— Как же вы коня-то сюда затащили? Ветры путеводные только над плешами веют, — оглядывая скудный пейзаж за бортами «Гиблеца», спросил он у незнатей. Мыря усмехнулся:
— А у нас свой ветродуй. Передвижной, о как!
Тамару интересовало другое. Последний раз «Гиблеца» она видела еще во время битвы на Поворотном камне. Коня захватили чистуны и вместе с частью своих древесных кораблей увели из-под обстрела итеров.
— Ну, это история длинная, — снова усмехнулся Мыря. — Шли мы, понимаш, с брательником кое-откуда кое-куда, смотрим — наша коняга. Ну, и взяли…
— Кое-откуда… — понимающе повторила слова незнатя Тамара. — А нас как нашли?
— Это теперь легче легкого. — Мыря подмигнул ей. — Ожила Красная печать, девка! Верней сказать — мы ее оживили. Во, гляди!
И домовой, сунув руку за пазуху, достал что-то, шагнул к Тамаре, разжал кулак…
На коричневой, бугристой от мозолей ладони незнатя лежал перстень. Очень-очень знакомый золотой перстень с темно-красным камнем-гранатом. Вот только видеть его так близко девушке еще не доводилось, потому что обычно кольцо носил на пальце и никогда не снимал старший гвардмейстер Управления Т полковник Терентий Северьянович Чеканин, ее непосредственный начальник.
— Где ты это… взял? — Невольно понизив голос, Тамара посмотрела в желтые глаза Мыри.
— Не маленькая, сама догадайся. — Домовой протянул ей перстень: — На, теперь ты — хранительница.
— Я? — растерялась Тамара. — А Терентий Северьянович…
Домовой отвернулся и глухо пояснил:
— Во град Москов мы ходили. Красную печать поднимать. Ну, а из чудовин печатных только энто вот колечко и смогли взять. В могиле.
— Чуть не угробились из-за печати твоей, — скрипуче и недовольно упрекнул Мырю Атям. — Все темечко до самой середки проел ты мне. Красная печать, Красная печать… Далась она тебе!
— Далась! Еще как далась! — с вызовом ответил домовой.
Тамара почувствовала, что спор этот у незнатей давний и принципиальный.
— Вот как возьмет нас Безымянец в оборот — будет тогда всем нам печать, — ворчал Атям, гремя мисками. — Кажному на могилку в самый раз.
— А все одно, — отмахнулся домовой. — Не могу я так жить. Здесь все неправильно получилось. Тут, у вас, теперь только один мир и есть. Темный. Так не должно быть.
— Есть же, — пожал плечами Атям. — И коли помереть не хочешь — приспособиться придется.
— Да тыщу раз уже тебе говорил, — вспылил Мыря. — Коли дал присягу — нарушить ее не моги! Честью стоит род наш незнатский! Да и у личеней так же. Давши слово — держись!
— Нету! — отшвырнув посуду, заорал вдруг Атям, наливаясь кровью. — Нету никого! Остолоп лохматый, возьми в толк: сгинули все! Сами всё продали, сами всех сдали! Кому ты служить вздумал теперь? В земле, в скудельнях сырых кости их лежат, там уж и червям поживиться нечем — сам же видал. А Безымянец живой, и не дремлет он…
— Видал, — спокойно подтвердил Мыря. — Окромя погонов да крестика нашейного вон только кольцо и уцелело. Да не в личенях дело. Я, я сам присягал Красной печати. Время идет, личени меняются — присяга моя вечна! Моя — и твоя, любезный брательничек. Али забыл, кто ты есть? Али забыл имя наше подсердечное?
— Имя — помню, — пробурчал Атям, отступая от сжавшего кулаки Мыри. — А остальное ни к чему теперь. Ты тут ничего не переделаешь. Даже личени говорят: в поле один — не воин. Безымянец…
— Почему один? — влезла в спор Тамара. — Двое нас.
— О, еще одна вояка! — сразу окрысился Атям. — Ну, валяйте — старой да малой.
— Э нет, брательник! — Мыря заулыбался, примирительно обнял Атяма за худые плечи. — Не двое нас. Ты вот нам помощничек есть, Бойша Логсын да Красная печать. Сила, я так понимаю, а?
— Сила вон идет, — вдруг подал голос от борта коня итер. Все то время, пока незнати спорили, он напряженно что-то высматривал на полуденной стороне залитой багрянцем вечерней зари степи. — Вот она всех и помирит…
Мыря бросился к нему, Атям поспешил следом. Тамара, еле передвигая ноги, подошла к борту самой последней. Посмотрев туда, куда Указывал итер, она ясно разглядела у самого горизонта, в подрагивающем мареве, несколько темных пятен и длинные пыльные шлейфы. Сомнений быть не могло — к «Гиблецу» со стороны Светлых гор приближалось не менее пяти коней, и вряд ли это был мирный торговый караван.
Погоня шла всю ночь. Под опаловыми небесами по высеребренной лунным светом степи, раскинувшись широким полумесяцем, в жуткой тишине мчались древесные корабли. Преследователей оказалось шесть, и были они отнюдь не чета «Гиблецу». Большие, крутобокие кони шли каждый под двумя пузырями. Паруса их поражали воображение. Как сказал Бойша: «На любом из таких пять домов поставить можно».