Пророк Темного мира
Шрифт:
И снова потянулись дни пути — теперь уже впроголодь. Правда, стало заметно теплее, по берегам шумели не облетевшие еще рыжие леса. Бойша повеселел, стал больше говорить с девушкой, напевать что-то. Тамаре же, напротив, стало тревожно. Близился конец водного пути. Она планировала по реке добраться до Волгограда, или Волеграда, как теперь назывался этот город, высадиться на берег и вдоль Дона идти на юго-запад. Южнее, насколько Тамара помнила географию, лежали безводные степи, поэтому двигаться к Кавказским, ныне Светлым горам напрямик она опасалась.
Проплыли
— Да кол вам в дышло! — выругался итер, расчехляя автомат.
— Сразу не стреляй, узнаем, что им надо, — сказала Тамара. Бойша угрюмо покосился на нее, но спорить не стал.
Когда лодка подошла достаточно близко, Тамара первой подала голос:
— Что хотели?
— Откуда? — раскатился над водой хриплый голос.
— С верха, — ответил Бойша. — Чаво надо-то?
— С какого верха? В Балаковом городище были? А в Кутовском посаде?
— А вам зачем?
— Наш посадский велел всех верхачей топить, к берегам и вниз по Воле не пущать.
— Попробуй, потопи! — зло крикнул Бойша, выпрямляясь во весь Рост и поднимая шибало. — Издырявлю!
— Погоди, — перебила итера Тамара и прокричала, сложив ладони рупором: — Мы людей две с лишком седмицы не видали! От Поворотного камня!
— Ваше счастье, — несколько разочарованно прохрипели с лодки. — Морь по левобережью пошла. Народ мрет что мухи. Кровью по-большому ходят — и дохнут. Так что вы остерегитесь приставать. Счас никто чужим рад не будет.
— Карантин, — негромко произнесла Тамара. — Ладно, хоть до этого додумались…
— Чего? — не понял Бойша.
— Спасибо за совет! — крикнула девушка, не ответив итеру.
— Дура, что ли? — донеслось с уходящей лодки. — Хвала Всеблагому, советов давать не обучены. Бывайте, худоплуты!
За Камышином река снова сузилась, появилось множество отмелей. В утренних сумерках плот наскочил на одну из них, и пришлось сталкивать его, стоя по пояс в воде. Сушились на берегу, у костра. Бойша, нисколько не стесняясь, разделся догола, сел у огня. Тамара ушла за кусты ракиты и проклацала там зубами, пока не высохла рубаха.
Ночью путь салику преградил наплавной мост. Через реку тянулся ряд намертво заякоренных огромных барж, между которыми виднелись небольшие просветы. Поверх бортов были настелены соединенные коваными скобами заплоты из бревен. Выгнутый дугой по течению мост в темноте казался доисторическим чудовищем. Кое-где сквозь туман тускло светили факелы, слышались голоса, скрип и скрежет, в небе вспыхивали пузырные огни — по мосту через реку ползло несколько коней.
— Здесь Волю Большая Торговая плешь пересекает, — пояснил Бойша. Тамара и итер легли на атажные бревна, чтобы не привлекать внимания. В таком положении они проплыли под мостом. Поверху как раз шел тяжело груженный конь. Из щелей между бревнами на беглецов посыпалась труха и песок. «А что будет, если мост не выдержит и вся эта махина рухнет?» — запоздало испугалась Тамара. Но все обошлось, и вскоре они уже плыли по чистой воде дальше.
Через день плот вынесло к Волжску. Тамара с детства помнила, что там была последняя на Волге плотина, и когда их теплоход дошел до нее, капитан повел его в шлюз, расположенный слева от дамбы.
Теперь плотина зияла гигантским проломом, словно челюсть с выбитым зубом. Вода с ревом устремлялась туда, клокоча и плюясь пеной. Бойша, ворочая кормовой потесью, вырубленной загодя из ствола молодого клена, направил плот к правому берегу, избегая стремнины. Промедли он несколько минут — и салик утянуло бы течением в пролом.
Приткнув плот к бичевнику, путники выбрались на серый песок. Шелестели на ветру камыши, кричали чайки.
— Вот и все, — сказала Тамара.
— Спасибо, Воля-мать, что донесла в цельности, — поклонился итер реке. Девушка уже поднималась по пологому кочковатому берегу, уходя прочь от воды. Сориентировавшись по солнцу, она выбрала направление, собираясь с севера обойти Волго-Донской канал и выйти к городу Калач. Бойша догнал ее на средине склона, сердито упрекнул: — Хоть бы котомку взяла.
— Обойдешься, — равнодушно бросила Тамара.
Перед ними лежал долгий путь по степям — на юг…
Над бурой равниной, во все времена звавшейся Диким полем, кружил желтоклювый орел-стервятник. Делая широкие круги в белесом от зноя небе, он облетал свои земли, над которыми был единственным и полновластным хозяином. За свою короткую жизнь стервятник видел только выжженную степь, небо, солнце и пищу внизу. Пища бывала разной — то черепаха, которую нужно было схватить костистыми лапами, поднять повыше и сбросить на камни, чтобы раскололся твердый панцирь, то погибший от жажды жеребенок, отбившийся от табуна диких лошадей, то недоеденный волками сайгак, а то и сам волк, поджарый степной зверь, которому пришло время умереть от старости.
Сейчас глаза птицы видели другую добычу — по серебряному языку солончака устало брели двое людей. Иногда один из них падал и лежал в соленой пыли до тех пор, пока второй не возвращался и не помогал ему подняться.
Стервятник знал, что люди обречены. Он чувствовал их смерть всем своим естеством, чувствовал, потому что такова была его природа — знать о смерти ходящих по земле, ибо их смерть была его жизнью.
Снизившись, стервятник низко пролетел над людьми, издав пронзительный, торжествующий крик. Будет много мяса, будут хрупкие кости со сладким мозгом внутри! Людям не дойти до воды, ближайшая балка с еле сочащимся ключом на дне влажной травяной утробы — в трех днях пути на закат, люди же идут к полудню, в сухие, прокаленные солнцем объятия пустыни.