Прощальный дар черно-белого бога
Шрифт:
– Потому что ты выглядишь, как наркоман при ломке.
– Дни тянутся, – убитым голосом сказал Никита и потёр слипающиеся глаза. – Я работаю, что-то ем, с кем-то разговариваю, отвечаю, чаще всего, невпопад, а ночью бегаю по бесконечным тёмным лабиринтам от неведомого злобного создания и кричу от ужаса. Я морально и физически вымотан…
Шибков снова залез в смартфон, пролистал пару страниц и вдруг спросил:
– А у твоих кошмаров есть что-нибудь общее?
Никита с недоумением посмотрел на друга, но, поняв
– Странно, что ты спрашиваешь, а я как-то не додумался… Есть несколько элементов, повторяющихся изо сна в сон. – Он задумчиво замолчал. – Это свет. И цвет. И этот странный символ…
Шибков нетерпеливо дёрнул головой:
– Какой свет, цвет, символ? Ну?
– Все кошмары происходят в тёмных, плохо освещённых локациях, – Никита выставил руку перед собой, мысленно возвращаясь в сон. – Наверное, я, как и большинство людей, испытываю страх перед тьмой. Но свет… Он сочится из ниоткуда, и он зелёный.
– Зелёный?
– Я не шарю в оттенках, но да – он зелёный. Переливчатый. Не болотный, не хаки, а… изумрудный.
Замеров поискал глазами что-нибудь нужного цвета, но не нашёл. Кухня была однотонной, серой.
– Как-то я смотрел программу про аквалангистов. Они снимали рыб на глубине, и свет солнца, преломляясь сквозь поверхность воды, создавал похожий цвет. Глубокий зелёный с нотками синего.
Вспышка!
Аквамарин…
– Аквамарин, – пробормотал Никита. – Наверное, это аквамариновый цвет.
Вася покачал головой.
– Я тоже в цветах не понимаю. Не знаю, что это может значить. Болотный, хаки… Ты знаешь на два оттенка больше, чем я. А символ?
– Символ… Или буква… Она всегда проявляется призрачным контуром в тех местах, где я бываю. Витает в воздухе перед глазами. Иногда нарисована на стене или полу.
– Как выглядит?
– Похожа на русскую Ф, но стилизована под готическое письмо. Или руну. – Никита нарисовал в воздухе букву Ф, прибавив рожки снизу и сверху. – Вертикальная палочка сверху и снизу заканчивается чем-то вроде клешней, а поперёк кружочка проходит ещё одна линия, образуя крест.
Шибков залез в задний карман джинсов и вытащил изгрызенный стилус. Он с минуту рисовал на экране смартфона, высунув язык от усердия, а потом показал Никите. Тот кивнул.
– Точно. Только тут, снизу, ещё отросток.
Вася дорисовал, полюбовался работой, а потом пересчитал острые грани.
– Двенадцать, – изрёк он. – Я поищу в интернете, может, найду чего. Ещё что-нибудь? Что объединяет сны?
Никита пожал плечами.
– Только то, что кошмары повторяются. Некоторые.
– Ты сказал, они ставятся на паузу, когда ты просыпаешься. А потом возобновляются.
– Это тоже. Но ещё они имеют свойство возвращаться, и я всегда оказываюсь в самом начале.
– Если ты уже знаешь, что тебя ждёт
Замеров закатил глаза – Вася был непонятлив.
– Там всё работает не так! – сказал он и махнул рукой. – Не объяснишь… Это как фильм, но без чёткого сценария. Всегда есть вариативность. К примеру, в одном из кошмаров я оказываюсь в запертой комнате. Обычной такой, с мебелью. Даже уютной. И там стоит аквариум.
Вася слушал, медленно опустошая стакан пива.
– Я знаю, что будет дальше. Посекундно. Но не могу ничего сделать. Убежать? Все окна и двери зарастают вибрирующим кирпичом. Схватить стул, чтобы отбиться? Он рассыпается в пыль. И приходится биться в истерике, выть от ужаса, прятаться в угол и закрывать глаза руками, ожидая конца кошмара. Там я просто бессилен…
– А в чём ужас? – Шибков вскинул брови. – Ты же не аквариума боишься?
Никита нахмурился. Пальцы сами сжались в кулаки. Он глухо пробормотал:
– Рано или поздно из аквариума вылезает кукла.
– Кукла?
– Да, кукла. Детская. Такая, знаешь… Не Барби или Лол, а старая, похожая на советские. Надо ли говорить, насколько она мерзкая… и злобная.
Замеров неожиданно вздрогнул от испуга и резко посмотрел себе за спину. Вася моментально покрылся испариной – настолько дикой и непонятной была реакция друга. Он сглотнул и стал подливать пиво, чтобы хоть чем-то занять руки. Замеров повернулся к нему, как ни в чём не бывало, и, прикрыв рот рукой, протяжно зевнул. Отщипнул кусочек мяса, принялся задумчиво жевать. Шибков смотрел на него настороженно.
– Скажи, – Никита ковырнул в зубах ногтем, глядя в окно. – Можно ли влюбиться в сон?
– В какой ещё…
– Я про повторяющиеся дримы.
– Дримы?
– Я их так называю, – пояснил Никита. – Дрим – как «сон». В одном из них есть девушка. Я испытываю сильное волнение, когда вспоминаю её.
– Ты влюбился в бабу из кошмарного сна? – Вася дал петуха от услышанного. – Братан, ты…
Замеров опомнился и понял, что сболтнул лишнего. Это было нечто сокровенное, ненароком вырвавшееся наружу, пока он пребывал в глубокой задумчивости.
– Нет, – он качнул головой и, чтобы скрыть смущение, закурил. – Бред какой-то. Очередная белиберда.
– А всё-таки, – с интересом просил Шибков. В его голосе звучала тревога. – Что за девушка? Приходит во снах? Может, это суккуб какой-нибудь?
– Кто?
– Злой дух. Высасывает жизнь человека, пока тот спит.
– Она не злая, – сердито отозвался Никита. – Вполне себе нормальная. – Кашлянул, посмотрел на сигарету и выкинул её в раковину. Потом, в порыве откровения, признался: – Она единственная, кто кажется хорошим в этих снах. И она очень печальна. Когда я не сплю… то очень сильно тоскую по ней.