Прощание кремлевского диггера
Шрифт:
Я расхохоталась:
– А-а, я поняла, чем вы недовольны. Но, простите, если бы покушение удалось, то рассказывать о нем было бы уже некому, вы не находите? Между тем, я и так-то уже говорить почти не могла: язык заплетался от усталости. Я попыталась привести себя в чувство испытанным тинейджерским способом:
– Мне, пожалуйста, еще один большой, самый большой стакан колы-лайт со льдом, и с лимоном. Много льда и лимона, – слабым шепотом просила я официантку. Скоро умерла смертью храбрых и батарейка телефона. И я оказалась уже в буквальном смысле привязанной к своему любимому ресторану – вернее, к стене справа от дивана, на котором я сидела, потому что там нашлась розетка, в которую я и воткнула свою мобилу. Именно оттуда в довольно странной, скривобоченной позе, сидя на краешке дивана и пригнувшись направо (влекомая шнуром от дозарядки), я вынуждена была выйти в прямой эфир «Эха Москвы», радиостанции «Би-би-си» и дать интервью еще нескольким десяткам русских и западных СМИ.
– Добрый вечер, Елена, вы в эфире!
– Простите, но я уже была час назад у вас, в эфире «Би-би-си»…
– А это была другая программа…
Сил давать интервью больше не было. Я пыталась отшучиваться.
– Елена, вы напуганы взрывом? Ваш издатель десять дней назад заявил в интервью, что вы сели писать новую книгу. Вы не откажетесь от этой идеи после покушения? О чем будет ваша новая книга?
– Ну сами подумайте, о чем девушка может написать книгу после покушения? – стараясь говорить как можно более серьезным тоном, отвечала я очередному пытливому журналисту. – Конечно же, только про любовь. Этот мой шутливый ответ кто-то растиражировал, и в интернете потом появились несколько заметок с «сенсационным» заголовком: «После покушения Трегубова обещает писать книжки только про любовь». Только родители, сидевшие рядом и находившиеся примерно в таком же эмоциональном состоянии, что и я, оценили шутку:
– Да, Алёна, после таких ответов можешь скоро ждать новую «посылку» под дверью. Путин ведь подумает, что это ты про него писать собираешься… И тут меня осенило: ну конечно же! Прав этот звонивший журналист: мой издатель ведь действительно совсем недавно сказал в интервью «Эху Москвы», что Трегубова села писать новую книгу, и на все расспросы «о чем?» отвечал, что пока это тайна. Елки-палки, как же я сразу не поняла. Наверняка какой-нибудь идиот решил: как это так? Она еще и новую книжку нам перед выборами выпустить хочет? В принципе весьма логично: сделать взрывное устройство стоит, наверное, гораздо дешевле, чем потом перед выборами изымать книжку из магазинов. Я набрала номер своего издателя – директора издательства Ad Маrginem Александра Иванова:
– Ну, спасибо тебе, Саша…
Саша не понял и переспросил за что.
– За то, что ты на «Эхе Москвы» объявил, что я новую книжку писать сажусь!
– Не понял, Лен… Это ж давно было, мы уж с тобой с тех пор разговаривали. Тебя что, поклонники, что ли, звонками замучили?
И тут я поняла, что Саша умудрился до шести вечера еще ни разу не включить ни радио, ни телевизор.
– Да нет, Саша, – разочаровала я его,– поклонники меня замучили не звонками, а взрывами
Если мой издатель стал самым комичным примером человека, который до вечера не слышал новость, о которой к тому времени, казалось, знал уже весь мир, то совсем другой, родной мне человек в тот день, наоборот, крайне изумил меня тем, что к вечеру он все-таки узнал о покушении. Вы не поверите, я имею в виду родного брата. Сейчас объясню, в чем суть прикола. Пока я несколько часов подряд после взрыва с переменным успехом отбивала набеги орды племени папарацци, я была абсолютно спокойна за брата. В смысле, я была уверена, что он не беспокоится за меня. По одной простой причине: пока я ему не позвоню, он ничего не узнает о взрыве. И даже не из-за цензуры на российском телевидении. Даже если б телевизор взорвался информацией о покушении, брат все равно бы этого не узнал: у него нет телевизора. Мой старший, любимый и единственный брат Григорий, является, наверное, единственным и уникальным в мире городским схимником, который абсолютно сознательно, из брезгливости к внешнему миру уничтожил у себя в комнате телевизор как класс. Гриша, который в юности был моряком, потом бизнесменом, потом уехал в монастырь и стал послушником, потом уехал еще дальше и долгое время жил в скиту один-одинешенек в горах Абхазии, а потом все-таки вернулся в мир и сейчас живет у себя в московской квартире почти как в келье, но с любимой девушкой и компьютером, глубоко убежден, что телевидение вредит его внутреннему Покою. Радио в принципе тоже. И как нетрудно догадаться, брат ненавидит журналистов. Ну, за исключением разве что меня. Поэтому я на сто процентов была уверена: весть о том, что у младшей сестры проблемы, никто, кроме самой этой сестры, до него не донесет. Именно поэтому, когда я уже довезла родителей до их дома на такси (которое заказывать по телефону из «Шафрана» я уже не решилась, подумав, что хватит и одного взрыва в день, и просто поймала его на Тверской), я слегка удивилась, когда на моем мобильнике высветился телефон брата. У Гриши срывался голос от волнения:
– Сестра, Ленка, ты жива?!? Что с тобой?!? Брат, казалось, даже услышав мой голос, еще долго до конца не мог в это поверить и все время переспрашивал: «Ты точно в порядке?!?»
А все из– за радио. Правильно брат делал до этого, что не слушал его. Потому что в тот день его хваленый «внутренний покой» был нарушен напрочь. По какому-то роковому стечению обстоятельств ему и его девушке Марине за ужином вдруг почему-то взбрело в голову послушать музыку. Они включили приемник на единственной российской радиостанции, которую иногда слушали (типа потому, что там ничего про политику не было, а наоборот, джаз), радио «On-Line». Лучше бы не включали. Потому что первое, что они услышали на «аполитичном» радио, были слова несчастного кандидата в президенты Ивана Рыбкина:
– Вы представляете, как пострадала, наверное, от взрыва Елена Трегубова!
По рассказу Марины, брат чуть не лишился чувств. И, не слушая больше ничего, в полной уверенности из-за охов впечатлительного Рыбкина, что меня больше нет в живых или что я, как минимум, в больнице, Гришка дрожащими руками еле набрал мой номер. Хоть я и журналистка, но, оказалось, – все-таки родная и любимая. В общем, после звонка брата я поняла, что теперь надо ехать успокаивать еще и его. Тем более что когда он звонил, родители сидели со мной на кухне. А когда я положила трубку, никого рядом уже не было. Я пошла искать их и обнаружила, что папа пластом лежит у себя в комнате на кровати с закрытыми глазами и сосет валидол, а мама без движения лежит в другой комнате на софе и улыбается мне, держась одной рукой за сердце. А рядом с ней на тумбочке несколько тюбиков лекарств от давления. Продержавшись весь день героями, ободряя меня, не переставая шутить, ни пол-словом, ни взглядом не подавая и виду, как им обоим тяжело, теперь, когда они уже добрались до дома и можно было расслабиться, родители вдруг разом почувствовали, как нечеловечески устали. Я поцеловала их и поехала к брату. Гриша, как только я переступила его порог, выразительно запер дверь и строго заявил, что ни за что ни отпустит меня больше домой, на место взрыва:
– Завтра я туда съезжу, заберу твои вещи. Поживешь временно у нас.
– У меня там кошки не кормленные! – взмолилась я.
– А кошек временно отдадим маме, – безапелляционными тоном вынес приговор Гриша. Мой строгий аскет вместе с музой Мариной усадили меня за стол, наварили огромную кастрюлю картошки – и, кажется, ничего вкуснее в своей жизни я не ела. Мы вспомнили нашу предыдущую, праздничную, трапезу на дне рождения брата, за сутки до Нового, четвертого, года, 30 декабря. «Байки кремлевского диггера» уже два месяца были бестселлером во всех крупнейших магазинах Москвы. А мой родной брат их (не поверите) не читал. Принципиально. Он так мне и заявил: «Я лучше не буду читать твою книжку, чтобы не расстраиваться». Потому что его сестра, сами понимаете, не должна тратить свою жизнь на моральных уродов. А чтобы довершить воспитательный эффект, мой рафинированный Гриша тогда, перед Новым годом, спросил:
– Я вот думаю: сколько, интересно, вообще живут такие книги? Год? Полгода?
– Знаешь, честно говоря, меня больше интересует, сколько живут их авторы, – цинично призналась я.
Ну, в общем. Теперь меня накормили медом, «чтоб лучше спалось, и почти насильно уложили в постель, „чтоб не сбежала“, а брат стал тихонько играть мне на флейте вместо колыбельной волшебные медитативные мелодии. Я засыпала, свернувшись калачиком под теплым одеялом, слушая эту нежную музыку, так сильно диссонировавшую со всем, что я пережила, и видела уже сквозь пелену сна, в мягком, рассеянном свете диковинного абажура, который Гриша сделал собственноручно из куска холста и разноцветных лоскутков и колокольчиков, фантастические тени от букетов засушенных полевых цветов, развешанных по стенам, и чувствовала себя как в лесной избушке доброго волшебника, которому все перипетии моей жизни, политика, конфликты с Кремлем представлялись мифом, иллюзией, майей. Мы находились в нескольких километрах от Кремля, но я готова была поклясться, что хозяин этой волшебной, нереальной кельи в центре мегаполиса на сто процентов убежден в нереальности существования и Кремля, и Путина, и вообще всех странных суетных существ из внешнего мира. И лишь одному пришельцу они готовы были предоставить убежище. Так закончился этот ужасный день. Я заснула. Как ни дико это звучит, заснула счастливой. Я была жива. И благодарна Богу за это. И вокруг меня были любящие меня люди. А через два дня у мамы случился гипертонический криз, и две недели не удавалось стабилизировать ее зашкаливавшее давление. Я думаю, теперь вы понимаете, как мне хотелось дать в морду коллегам-журналистам, которые после покушения при встрече не без зависти спрашивали, довольна ли я таким удачным пиаром своей книжки.
На следующее утро после взрыва я проснулась под резкие звуки «Венгерских танцев» Дворжака. Засыпала вроде под слегка другую музыку… Я, со стоном протирая глаза и, к сожалению, моментально восстанавливая в памяти весь кошмар вчерашнего дня, и потянулась к мобильному телефону – это он надрывался все громче и громче бравурной мелодией. Было девять часов утра, а я только в пять заснула. Кому взбрело в голову звонить так рано? Все друзья знают, что я никогда не встаю в это время. Или опять нашелся кто-то, кто все проспал и услышал о взрыве только что? Нет, похоже, вчерашний кошмар будет продолжаться вечно…