Прощание по-английски
Шрифт:
— Как там Мишка? — спросила девушка, ставя ногу на первую ступеньку лестницы.
— Спит.
— Я тоже постараюсь заснуть, — с тоской проговорила Виолетта. — Завтра мне понадобятся силы. С утра приедет следователь, и вся эта тягомотина начнется по новой… Женя, как ты думаешь — они найдут того, кто это сделал?
— Не знаю, не уверена, — честно ответила я. — Вообще, ради такого человека, как твой отец, они готовы на все. Преступление такого масштаба…
Виолетта горько усмехнулась:
— Всю жизнь мне внушали, что все люди равны…
Виолетта спрыгнула на землю и сказала:
— Завтра же избавлюсь от волков. Пусть они всего лишь орудие, пусть за всем этим кошмаром стоит человек… Я все равно не смогу больше смотреть на них, как раньше. Да, я их любила… выкормила из бутылочки своими руками… Но теперь с этим покончено. После того, что случилось…
— Виола, что ты думаешь о виновнике преступления? — осторожно спросила я. — Кто мог настолько ненавидеть твоего отца?
— Папа умел быть очень жестким, — Виолетта засунула руки в карманы и поежилась на холодном ветру. — У него было много недоброжелателей. Но чтобы отважиться на такое… Следователи меня сегодня раз двадцать об этом спрашивали. Честно говоря, я не знаю.
— Сергей Вениаминович был уверен, что покушение на тебя устроил Крашенинников. Он вчера при мне звонил банкиру…
— Не думаю, что это сделал дядя Олег, — задумчиво произнесла девушка. — Папа всегда его несколько… демонизировал. Представлял страшнее, чем на самом деле. Папа настолько его ненавидел, что порой сам себя накручивал. Дядя Олег… Краш никогда не стал бы стрелять в меня. Если уж он решился бы на покушение, то, во-первых, нанял бы профессионала экстра-класса, такого, что не промахнется. А во-вторых, стрелял бы все-таки в папу…
Следовало признать, что кое-какой резон в словах Шишкиной все-таки был. Но я не стала бы так легкомысленно сбрасывать со счетов столичного банкира. Да, идиотское по своей несуразности покушение на девушку — точно дело рук кого-то другого. А вот смерть секретаря и убийство самого господина Шишкина — это уже очень серьезно. За этим просматривается не просто передел собственности, война за активы. Нет, тут явно в основе лежит личная ненависть. Месть, вот что это такое…
— Теперь, получается, я становлюсь твоим работодателем, — сказала Виолетта, шагая к дому. — Ты не волнуйся. Я тебе заплачу.
— Да я и не волнуюсь, — я пожала плечами. — Может, дать тебе снотворного на ночь?
— Не надо мне никакого снотворного, — поморщилась Виолетта. — Никакое лекарство не поможет, Женя. Ты за меня не волнуйся — утром я буду в полном порядке. Я не из тех, кто чуть что — вены режет. К тому же у меня есть Миша… Ну, спокойной ночи.
Я проводила девушку до дверей спальни, проследила, чтобы Виолетта заперла дверь, а потом вернулась во двор.
В будке охранников горел свет. Кирилл и Вася пили чай.
— Заходи,
— Целый день законники нервы трепали! — пожаловался Вася. Кирилл, хлюпая чаем, молчал.
— А вы сами-то что думаете? — поинтересовалась я, сочувственно кивая. — Кто убил хозяина?
— Так волки, ясен пень! — вытаращил глаза Василий. — Ты труп-то видела? Сколько живу, такой жути не видал…
Я посмотрела на Кирилла. Старший был не так простодушен. Он мирно прихлебывал чай и не собирался посвящать меня в свои мысли по поводу смерти Шишкина. Ну, как знаешь… Как говорил наш инструктор по подрывному делу, вольному воля, спасенному рай.
— Ну, я пойду, пожалуй. Спасибо за чай! — поблагодарила я, вставая. Показалось мне или в глазах Кирилла мелькнуло облегчение? — Спокойной ночи.
— Наше дело — бдительность, какая уж там спокойная ночь, — вздохнул Вася.
Я на секунду задержалась на пороге.
— Ребята, не мне вас учить… Но вы сегодня того… В оба смотрите.
— Не учите дедушку кашлять! — притворно обиделся Василий.
Больше я их живыми не видела.
Я вышла в темноту. На небе загорались звезды, яркие, как лампы в двести ватт. Ночь обещала быть ясной и очень холодной. Ну конечно, скоро ведь зима.
Я вспомнила о волках. Как они там, в вольере? Понимают ли, что доживают последнюю ночь? Или волкам несвойственны предчувствия?
Я прислушалась, но все было тихо. Никакого воя не доносилось из уснувшего леса.
Зато мои натренированные долгой практикой уши уловили едва слышный шорох. Звук доносился из-за угла конюшни. Неслышно ступая, я обошла строение с тыла и легонько постучала по плечу смутно знакомую фигуру в телогрейке.
— Твою дивизию! — с чувством произнес егерь Петр Петрович, обеими руками берясь за область сердца.
— Вечер добрый, — приветствовала я мужика — впрочем, довольно холодно. Интересно, что он тут делает — вроде бы ему находиться во дворе усадьбы не положено…
— Напугала! Думал, родимчик приключится! — пожаловался Петрович.
— Ты чего тут забыл, уважаемый? — строго спросила я.
Мужик отвел глаза.
— Я тут… Это… короче, это самое…
— Ну?! — рявкнула я. Петрович жалобно взглянул на меня и сознался: — Страшно одному в лесу-то. Там у меня сторожка… Десять лет егерем служу. Никогда ничего не боялся — ни зверя, ни человека. А сегодня вот не могу один. Дозволь в конюшне, что ли, переночевать? Там лошади. Все живые души…