Прощание с Днем сурка
Шрифт:
Полтора месяца пришлось мне с постоянством маятника возникать в индийских портах Кандла, Бомбей, Мундра. Впечатления самые незабываемые. Если есть на Земле ад, то он, наверно, весьма похож на эти места.
Первое, что я увидел на берегу после того, как мы встали у причала, и я, поднявшись из машины, протер слезившиеся от тяжелого канализационного духа моря глаза, были тощие коровы, мрачно жующие полиэтиленовые пакеты. Молоко выдают, вероятно, пригодное для заправки местных грузовиков «Тата». С непривычки кружилась голова, поэтому скрылся в надстройке, где аромат Индии разбавлялся кондиционированным воздухом. Почему-то везде оказались черные, как бы даже синие босые личности с мишенями разного цвета во лбах. Их гоняли вспотевшие матросы, но те горлопанили и пытались упираться. Я присоединился к погонщикам, и вскоре победа оказалась за нами. Оценили первые потери. Пропала вся рабочая одежда из шкафчиков и мои рабочие ботинки.
Начались индийские будни индийского фрахта. Со временем к вони от воды если и не привыкли, то притерпелись. Иногда под борт затаскивало какого-нибудь несчастного осла, погибшего где-то далеко в реке. Тогда парни из палубной команды длинными шестами отпихивали нежданного гостя, выворачивая свои желудки по мере времени, прошедшего от последнего принятия пищи.
А по ночам вдоль борта по бетонному планширю патрулировали здоровенные, как наши кошки, пыльные крысы. Одна вылезала из дыры у самого носа судна, целеустремленно семенила до кормы и там скрывалась не знамо где. Сразу же начинал свой бег следующий крысеныш. И так до самого рассвета. Как часовые, контролирующие ротации чужеземцев. Пытались мы, эксперимента ради, подбросить на пути добрую еду (колбасную шелуху там, или насквозь резиновый бекон), но мерзавки, не прекращая движения, хватали угощение и тащили его с собой, даже не предпринимая попыток перекусить по дороге. Это нас удивило, и здоровый дух научного поиска взмахнул над нами полой своего белоснежного лабораторного халата. Вынесли буханку зеленого от плесени хлеба, нарезанного, правда, но зато упакованного в целлофан. Предполагали, что сей продукт будет неподъемным для наших подопытных зверюшек. Дождались, когда очередной часовой минует трап и уложили поперек тропы лакомство, как новогодний подарок. Когда следующий невозмутимый грызун достиг нашего дара, он предпринял попытку, но какую-то вялую, захватить дедморозовский мешочек, быстренько оценил тщетность своего действия, по-своему, по-крысиному, плюнул, наверно, и продолжил маршрут. Не успели мы переглянуться, подивившись, как из темноты вынырнула парочка громадных, как собаки, мутантов, стащила пакет на землю и, в мгновение ока искромсав целлофан, стала жрать наш пенициллиновый хлеб, держа в каждой передней лапе по куску. Патрульные же продолжали бегать, даже ухом не ведя в сторону старших товарищей. Последние же, зажав под мышками те бутерброды, что оставались недоеденными, важно скрылись во мраке. Можно было подумать, что ушли они уже на двух лапах.
— Ну, шо, экспериментаторы, может, еще мышек чем-нибудь покормим? Возможно, скоро тогда здесь соберутся крысы со всей Индии, и я не удивлюсь, если некоторые из них будут размером со слона, — прервал нашу немоту повар Олег.
Не уступали грызунам в наглости, пронырливости и местные жители. Несмотря на строгие вахты нет-нет, да и обнаруживался какой-нибудь местный оборванец в недрах судовых помещений. Просил подаяние, когда бывал задержанным, но в перевернутом состоянии в руках Шрека извергал из тайников своих лохмотьев такие неожиданные вещи, что мы терялись и изумлялись. Например, несколько швабр без ручек, дверные коврики, водопроводный кран и блестящая поварешка.
Кем были местные жители по своей кастовой принадлежности, половым признакам и вероисповеданию мы не знали, но то, что признают они только силу, осознали быстро.
Выбираться на берег вынуждала телефонная компания, которая установила в Кунде сарай с четырьмя массивными телефонными аппаратами фирмы «Будавокс». Наверно, эта фирма производила средства для колки орехов, а получились нечаянно тонкие приборы связи. Пять минут разговора по такой трубочке вызывали в правой руке такую усталость, что дальше приходилось прибегать к помощи левой. А после окончания разговора бицепсы подрагивали, как после хорошей гантельной разминки. Но, тем не менее, заплатив сколько-то рупий (около пяти долларов) можно было полчаса разговаривать с домом. Правда, совсем неплохая связь временами прерывалась непотребными воплями на местном жаргоне, разговором двух или больше ишаков, но главное-то было в радости общения с Родиной, с близкими людьми. А после окончания разговора можно было вытрясти с мерзкого карлика, который ведал сараем, возврат части денег за некачественные услуги. Причем, не употребляя слово «пожалуйста». Ведь вежливость для них — проявление слабости, а слабых они терзают без всякого сожаления.
По дороге от судна до хибары электросвязи встречается масса босоногих, замотанных в одеяла, субъектов. Все они пытают удачу в поисках хоть какого-то заработка. Некоторые обращают на нас внимание ровным счетом столько, чтоб удовлетворить любопытство по поводу больших белых людей. Но есть и такие, которые, чуть отстав, старательно изображают безразличие, но, тем не менее, продвигаются по маршруту, выбранному не ими. Тогда приходится выполнить ряд
1. прекратить движение, обернуться с высоко поднятой головой в сторону аборигенов, лелеющих злые помыслы.
2. спокойно и неторопливо приблизиться к толпе недоброжелателей, внимательно наблюдая за реакцией последних. Как правило, большая часть начинает выражать некое смущение, бросая взгляды под ноги и на какого-нибудь одного джигита. Вот он-то, как раз, и есть предводитель всей шоблы, толкающий своих друзей — интеллигентов из кружка по изучению марксизма — ленинизма на путь радикального экстремизма.
3. стремительно дать в глаз лидеру неформалов, можно добавить ногой под живот, и закричать на чуть пристыженную толпу громко, повелительно и лучше всего на русском языке. Слова, как правило, просты, незамысловаты, но очень убедительны в своей выразительности.
4. если сине-коричневые потомки вымерших человекообразных обезьян начинают пятиться, значит можно спокойно двигаться дальше. Ну а если они решают вести себя неадекватно, даже агрессивно, значит это переодетый отряд местной полиции. Тогда дело приобретает совсем другой оборот, но об этом позднее. Хотя с нами такое произошло только один раз, чаще разгоняли толпу по разным темным углам.
Поодиночке в Индии мы не передвигались, всегда страховали друг — друга. Один воспитывает аборигенов, другой всегда наготове, чтобы вовремя убежать, сходить на судне в туалет, попить чай с вареньем, похожим на солидол, и позвать подмогу.
Приходили к нам, конечно, разного рода торговцы, продавали всяческое барахло. Очень колоритной фигурой был сопливый пацан, который мог по несколько часов кряду держать поднятым кверху большой палец руки, прикрикивая при этом: «Небраска!» Что этим он хотел сказать — не понятно. То ли, что собирается туда уехать, то ли, что весь товар ему этот американский штат в знак особого уважения поставляет. Он держал свой палец даже тогда, когда находился желающий приобрести пару носков, или майку, или сувенирную подделку, или любую другую сущую безделицу. Но этот малец никогда без боя не отдавал сдачи с покупки. Любая сумма, оказавшаяся в его цепких лапках, становилась собственностью, с которой он расставаться просто физически не мог. Он пытался всучить взамен денег всякую дрянь, визжал, как порося, скалился, как волчонок, плакал потом, размазывая по чумазому лицу слезы жадности. Но упорно, к каждому приходу судна, появлялся со своим огромным баулом и кричал швартующимся матросам свою «Небраску», задирая палец в небо.
Приходил и местный цирюльник, считающий наш пароход местом своей работы. Впрочем, за доллар — два, он мог вполне аккуратно оболванить любого под любой парикмахерский заказ. Мы этим пользовались, зачем лохматым-то ходить. Однажды место нашего брадобрея занял совсем незнакомый, вжикающий опасной бритвой по кожаному ремню, индус помоложе, будто собираясь нас всех тут почикать. Внезапно к судну со сверхзвуковой скоростью стало приближаться облако пыли. Наш парикмахер где-то завесил ухо, но все равно мчался, очнувшись, со скоростью ветра. Влетел на борт, минуя трап, презрительно смерил глазами конкурента и заверещал, ударяя себя в тщедушную грудь кулаком, выпячивая верхнюю губу с усами — ниточкой, провозглашая: «Это моя корова — и я ее дою!» Но противник вознамерился упорствовать и выставил вперед свою бритву. Великодушный Шрек, оказавшийся начеку, рискуя быть порезанным, отвесил самозванцу волшебный пендаль, и тот рыбкой вылетел на берег. Но наш мастер по прическам даже не успел, как следует, насладиться мигом справедливости, потому что вылетел следом, взмахнув в полете для приличия руками. Противники встали на ноги почти одновременно, продолжая испепелять друг друга взглядами. Пришлый потянулся в пыль за выпавшим лезвием, но сразу получил сквозной укол в ладонь ножницами, опечалился, покричал немного для пущей важности и был таков. Победитель презрительно осмотрел ножницы, с которых капала кровь, и театральным жестом забросил сей колющий предмет далеко в Нил. Но так как голубая жила Африки находилась за тысячи лье отсюда, на другом континенте, то грозное оружие брадобреев и цирюльников булькнуло поблизости, в местную вонючую речку.
Шрек, зауважавший самоотверженного парикмахера, махнул ему рукой, заходи, мол, ладно. Тот с достоинством поднялся и первому же клиенту взвинтил цену на целый доллар. Так цену и держал, компенсируя, наверно потерю любимых ножниц. Впрочем, никто из экипажа не возроптал.
Часто случались на борту официальные гости. Любой, одетый в песочного цвета костюм, да еще и с погончиками на плечах, старательно надувал щеки от важности, поднимаясь на борт. Кем там он был на самом деле: помощником писаря секретаря, или адъютантом ефрейтора охраны — узнать было невозможно. Все прямой наводкой ломились к мастеру. Уж, какие там приводились аргументы, но на трапе у каждого оттопыривались карманы, повторяющие контуры бутылки.