Прощание с телом
Шрифт:
Я не мог насмотреться: все здесь казалось мне замечательно организованным, даже небрежно прибранная постель и разноцветный ворох трусиков на ней говорили в пользу прилежной хозяйки, чутким носом я ощущал почти неслышное присутствие какого-то головокружительного парфюма, или чего-то еще, что наполняет наше воображение сладкой истомой. От этого воодушевление мое стало весьма очевидным, я требовательно потерся брюками о ее лопатки. Моя птичка издала тихий стон и запрокинула головку, чтобы я мог прильнуть, но это длилось мгновение, а потом она отстранила меня, погрозила пальчиком. «Терпение, терпение, — повторила она и, слегка повернув ко мне монитор, сказала: — Смотри, заказ делается так: смотри». — «Чего, чего?» — не понял я. «Это сайт международного брачного агентства: вот себя предлагают девушки… вот мальчики… Фотография… биография… склонности… увлечения. То есть платишь тридцать долларов и вешаешь. Вешаешь, например, вот этого. Узнаёшь?»
На выплывшей фотке я увидел знакомую морду — известный снимок, его печатали все газеты, когда Жирный отсосал премию «Литературного курьера» в номинации «Лучший (ха-ха!) директор издательства». «Или вот этого, — продолжала она, и на смену Жирному появилась гнусная рожа Вышенского. — А потом с ними получается вот что… — это уже другой сайт, для некроманов — вот». И я увидел тушу
7
А потом, когда до меня наконец дошло, у меня, судя по всему, лицо сделалось такое же, как у одного рыбака, с которым мы вместе прошлым летом пошли на леща, а в конце рыбалки он обнаружил, что у него развязался садок и все семь лещей плюс килограмм пять крупной плотвы ушли восвояси, — он разглядывал обрывок зеленой веревочки и повторял: «Ебаные китайцы! Это же надо, а? Ебаные китайцы!» Вот и у меня от чувства невосполнимой утраты — где-то тут, во лбу — завертелся дребезгливый барабанчик с одной единственной тоскливой мыслью: «Как же так? Что же делать?», а руки и ноги стали холодными. Бедная моя птичка не на шутку встревожилась и обернулась вокруг меня, как лиана, пытаясь согреть. «Да не паникуй, — успокаивала она, — я все контролирую, об этом никто, кроме нас, никогда не узнает», но мне все равно никак не удавалось переварить и забыть смысл слов, пугающих своей достоверностью. То есть я почувствовал, что на маленькую арену, где мы заботливо возводили лабиринты чувственного, укрывая их хрупкую архитектуру от волчьих законов внешнего мира своими голыми спинами, пролезли зубастые жирные личинки чужих существ.
Нет, разумеется, сначала нам было не до разговоров. Моя птичка ускользнула из моих рук в ванную комнату, а я, торопливо разоблачившись, принялся исследовать разные мелкие детальки ее девического ложа, с восторгом открывая его тайны. Подумать только: здесь она грезила! — умилялся я, встречая то след от сладкой предутренней слюнки на подушечке, то заблудившийся волос милой головки, то крохотную пружинку из упругого кустика, которая покинула место, уступая задумчивым пальчикам, перебиравшим свое достояние в поисках толкования сновидений. И ничто не предвещало беды, напротив, мы бросились друг к другу с детским простодушием, отдавшись на волю деспотизма желаний. Единственное, что показалось мне необычным, это то, что моя птичка на этот раз постоянно оставалась со мной, не улетая, не эмигрируя в свои детские бесстыжие реальности. «Ты — мой родной!» — то счастливо, то с мукой повторяла она и ни разу не отвела глаз, ни разу не опустила взора до самого последнего содрогания.
Понятно, что у меня от этого и компьютер, и сайты, и покойники вылетели из головы. И я даже удивился, когда она, отдышавшись и вдоволь нанежившись на моем плече, вдруг села, подоткнув под спинку подушку, и сказала: «Не спи». — «Почему — не спи?» — отозвался я сквозь дрему. «Потому что ты не знаешь, с кем спишь, а я хочу рассказать тебе все-все-все, — сказала моя птичка и добавила: — Пока не поздно». — «Уже поздно, — пробормотал я, поворачиваясь носом в подушку. — Меня нет». — «А как же „не обманывать и все прощать“? Теперь моя очередь говорить правду». — «Какие правды могут быть у маленькой распутной девочки? — вздохнул я. — Что это ты придумала? Впрочем, назвался груздем — полезай на место», — и моя рука обняла ее атласную ножку выше колена, а ухо демонстративно высунулось наружу. Однако то, что оно слышало, показалось мне страшно скучным.
Ну, во-первых, и так известно, что Жирный — свинья во всем, я с ним, слава богу, проработал несколько лет, и мое отвращение к нему не могли поколебать ни его гибель, ни косвенное участие его тени в наших безумствах, напротив, сии обстоятельства лишь усугубляли идиосинкразию. Я делал слабые попытки выразить несогласие с темой — хныкал, зевал и тому подобное, но она, лишь на некоторое время прерывая речь торопливыми репликами типа: «Помолчи уже, потерпи», немедленно возвращалась к изложению некой идеи, которую я все никак не мог раскумекать. Хотя, что терпеть? Больно мне еще не было. Да о чем тут говорить? Понятно, что вся деятельность этого недоноска — не что иное, как иллюстрации к Кырле-Мырле. «Птичка моя, грязные цифры с шестью нулями оскверняют наше брачное ложе!» — «Очнись, Лодейников! — сказала она. — Я рассказываю тебе не о бабках, а о своих дурных поступках. Я хочу настоящей близости с тобой, а это будет — когда между нами уже ничего нет, то есть ничего не мешает, то есть, когда мы непосредственно… вплотную… Я тебя вовсе не гружу, просто ты обязан знать обо мне все, потому что я была очень плохая. Ты слушай, тебе же русским языком объясняют: это я устроила так, что его зарезали!» — «Зарезали? Ты? Устроила? — давясь от смеха, выдавил я. — Кого?» — «Директора издательства „Аквариус“, твоего директора, нашего… и моего бывшего, кстати, никакого не любовника, а даже не знаю кого, Вениамина Глебова, которого вы называли Жирным, — спокойно уточнила она. — Заказала по интернету». — «Может, и Вышенского — тоже ты?» — с глубокой иронией осведомился я. «Да, — кивнула она, — заказала, но к нему исполнители опоздали, он сам помер, с моей подачи, и я положила бабки за его ликвидацию себе на счет — между прочим, пятнадцать тысяч зеленых. Вообще-то за ликвидацию положено двадцать, но пять я заплатила аванс, а аванс не возвращается».
«Зеленых», «аванс», «ликвидация»! Какой-то бред. «Но почему, с какой стати ты их „заказывала“?» — наконец не выдержал я, делая вид, что принимаю игру. Мне все никак было не дотумкать, где тут юмор? Или что? Я же уже не могу, как раньше, видеть ее со стороны — вот она, тут, рядом, даже ближе — там у меня, в середине, а говорит незнакомым голосом какие-то чужие слова о ком-то, кого называет «я». Что с ней?
«Ну, ладно. Давай еще раз. Значит так: мы приступили к реализации проекта „Чертовы вирши“ в прошлом году…» — «Кто это „мы“?» — чуть не закричал я. И вот тут мне сделалось больно, потому что не стало ни моей маленькой
Да, как большой мальчик, очень крупный, но по ее описанию он был какой-то другой. Я, ей-богу, не могу вообразить, с какой рожей этот идиот просился к ней в постель. Просился! Представляете, бегемот — раза в три больше ее — подходит в необъятной розовой пижаме и гнусаво канючит чуть не со слезами: «Ну, можно я у тебя полежу? Ты читай, а я — на одну минуточку, можно?» Нет, конечно, никаким любовником он не был. Я в это почему-то сразу поверил. Она мне сказала, что он приблизительно раз в неделю уговаривал ее остаться на ночь, и ни разу не притронулся к ней под одеялом, просто просил ручку или утыкался куда-нибудь носом и сопел, и лежал, пока у него не вставал хуй. Если это как-нибудь случайно обнаруживалось, например, потому что он краснел, тогда бедняжка вскакивал и убегал к себе. «И вообще, — сказала она, — Вениамин был очень стеснительный. Даже ванну принимал в трусах. Я его как-то в шутку спросила: ты там у себя когда-нибудь моешь? — это когда он позвал намылить ему голову и потереть спинку, — хочешь, я тебе его помою? Господи, что было! Он меня выгнал, и мы не виделись две недели».
«Зачем мне это знать?» — спросил я, чувствуя, что меня начинает колотить. «Не перебивай, — сказала она, — я боюсь останавливаться, забуду». Короче, вот так продолжалось у них целый год. Иногда она заставала его с Вышенским, и они заставляли ее пить с ними. Но только до тех пор, пока она не говорила: «Все, тебе хватит, а то я тебя не пущу», и все прекращалось. Вышенского это жутко злило, он начинал хамить, типа: «Ага, ебаться пойдете. Ну-ка, расскажи, как он тебя ебет?» Жирный обычно никак не реагировал, и только, если Вышенский пытался хватать ее, молча отодвигал его руку. Вот тоже — гуманист! Да я на месте жирного недоноска просто выставил бы этому ублюдку его гнилые зубы. Впрочем, она сказала, что однажды он все-таки треснул Вышенского так, что тот вылетел из квартиры, но это, когда у них начался уже настоящий сумасшедший дом.
А все началось с того, что Вышенский откопал в сети грант какого-то левого фонда, про который никто никогда не слыхал. Там, по условиям, нужно было сделать русский перевод этих самых «Чертовых виршей» и выпустить книгу, причем бабки отпускались немереные. Жадный Жирный на это мигом клюнул и приказал подать заявку — это, собственно, ее работа, она ее сделала, хотя была мысль, что это какое-то стебалово: фонд неизвестный, бабки огромные — такого не бывает. И вдруг приходит ответ: вы выиграли. Ну, Жирный с Вышенским запили на неделю, делили неубитого медведя: «Ура, — орали, — мы выиграли!» Ну, выиграли они, скорей всего, потому что таких полоумных больше не нашлось, и понятно почему. Когда она по его распоряжению связалась с английскими праводержателями, то те ей прямо заявили, мол, вы думайте, что делаете: вас же всех перекокают. Тогда она принесла это письмо Жирному и посоветовала, пока не поздно, отказаться, потому что вдруг действительно кого-нибудь убьют. Но Жирный уперся, как баран, и ничего не хотел слушать. «Сантименты, — орал он. — Подумаешь, какие-то переводчики и редакторы! Кому они, в жопу, понадобились? Кто-то просто кидает понты. Да хоть бы и понадобились — пусть, — скандал будет на всю Европу! Ты врубись, это отличный пиаровский ход — у нас эту книжку будут с руками отрывать! Покупай права на любых условиях, мне бабки во как нужны, я давно хотел прибрать себе типографию!» Короче, она купила права, и Жирный маленько успокоился. И вдруг англичане показывают ей на сайте того же левого фонда другой грант — который буквально на днях появился, — на «санацию» петербургского предприятия, которое выпустит «Чертовы вирши», то есть нужно уничтожить тираж, а заодно и всех, кто принимал участие в этом проекте, и опять — бабки немереные. Что за сволочи придумали такую гнусь, можно только предполагать. Надо думать, что они выступали в качестве подрядчиков у тех одержимых, которые и вправду считали эти самые «Вирши» вредными, а их автора — достойным смертной кары, равно как и всех, кто ему потакает. Но это их дело и не нам судить. Все это в голове плохо укладывается, но пакостность замысла тех подрядчиков очевидна, и точный расчет — тоже: где, как не в наших издательских кабинетах, найдутся такие предатели, чтобы своих подставляли? А этому говнюку — хоть бы что! Вызывай редакторов, говорит, заключай договора, перевод пишется, уже четыре листа готовы, будем давать по главам, время — деньги. Тут, она сказала, не на шутку разозлилась и объявила, мол, раз так, то — чао, бамбино, у тебя от бабок крыша поехала, ты живых людей под топор ставишь, а я не хочу таким говном мараться, я ухожу, уволь, и всем расскажу, чтобы никому в городе и в голову не пришло с тобой связываться по этому проекту, чтобы никто к тебе и на сто шагов не подошел, вот тогда вы сами с Вышенским заключите с собой договоры, сами переведете, сами сделаете научную редактуру, сами литературную, сами отчитаетесь перед своими благодетелями, сами бабки поделите, а они вас за это пусть и кончат, лично вас, обоих, а не кого-то другого, вот это будет отличный пиаровский ход, просто супер! И пеняй на себя.