Прощание славянки
Шрифт:
— Нужно его как-то… изгнать, — неуверенно предложила Лида.
— И кто же это сделает? — с усталым скепсисом поинтересовался Никита. — Может быть, ты? Возьмешь швабру, которой мы драим палубу, да и выгонишь косолапого взашей?
— Похоже, придется его застрелить, — предположил Бен.
Увлеченные спором собеседники даже не заметили, как звуки в грузовом отсеке поутихли, наступила тревожная тишина.
— Застрелить? — напрягся Никита. — И кто же у нас такой меткий стрелок? А коли пуля не в туше застрянет, а днище пробьет? Потеряем мотозавозню… Только
— Нужно люк снаружи чем-нибудь тяжелым подпереть, чтобы он вылезти не мог. Бочкой, например. А как доберемся до места, откроем люк и убежим, а он, небось не дурак, выберется и сам уйдет, — внесла новое предложение Лида.
— Подпереть… Эх, ну и дурень же я, что на дверцы замки не поставил. Думал, на реке не от кого будет хорониться. Дурень и есть. Люк, сами знаете, не запирается. А бочка для медведя что игрушка, даже если ты на нее пятой точкой сядешь. Если он оттуда вырвется, нам только и останется, что в Енисей сигануть.
— Все, — оборвал дискуссию Бен, — отставить. Не по душе мне зверей убивать, да, видно, придется, — Бен взялся за ружье. — Вижу, он в левом углу. Мелкий он какой-то…
— Может, медвежонок? — предположил Никита.
— Может. Поганое дело получается, братцы, — вздохнул Бен. — Тихо, спокойно… Ты, Назар, зайди со стороны носа и лезь на крышу грузового отсека. Он в левый угол забился, если по ходу смотреть. Откроешь люк, а уж я… Давай.
— Не надо, не стреляйте, — раздался голос, заставивший всех подскочить на месте. — Я не медведь, я Василий.
Назар распахнул люк, и оттуда выбрался дородный подросток в камуфляжной форме. У него было совершенно детское бело-розовое лицо, яйцеобразная пшеничная голова и коренастая фигура. Парнишка был подкачан и, должно быть, обладал немалой физической силой. Он был обладателем крепкой шеи, толстых рук и ног, торчащих как-то враскоряку, но при этом был весь облит жирком, что делало его похожим на пухлявого младенца.
— Таааак… — протянул Бен. — Господин Кондитерский младший? Я прав?
— Угу, — процедил парнишка.
— И назвали тебя, конечно, в честь…
— Угу. В честь Святого отрока Василия Мангазейского.
Никита первый стряхнул с себя изумление:
— Уходим! Быстро!
Назар отвязал канат, Никита быстро и аккуратно отчалил, и уже через несколько минут, если смотреть с пристани, мотозавозня превратилась в тарахтящую точку на сине-серой глади реки.
Тут Лида припомнила, как видела мальчика в свите атамана Громова. Точно — сын! Просто тогда на нем была еще и барашковая папаха, типа тех, что Туруханские модники почему-то так любили носить в комплекте с камуфляжем.
Похоже, годы смуты и обрушившиеся на людей беды вызвали обострение религиозных чувств. Какую бы ахинею ни нес атаман, но туруханцы действительно несли свою службу на самом краю обитаемого мира. Кто знает, может, половину детей и подростков в Туруханске кличут теперь Василиями и Василисами. Люди крестили детей в честь «их» святого. Наверное, с точки зрения религии это было неправильно, и у Христа не может быть ближних и дальних, но в людях брали верх иные соображения. Времена нынче лихие, и со своими страхами и надеждами люди чаще идут не к представителям власти, а в сельский храм, тем более что «их» Василий Мангазейский здесь, в селе, в храме лежит — небось не оставит, заступится. Произошла архаизация.
— Чего надо? — строго спросил Бен.
Отрок Кондитерский был сконфужен, и все не прикрытые одеждой участки его кожи словно окрасились малиновым соком. Бена он явно побаивался, что и не удивительно. Преодолев страх, подошел и искательно глянул на этого странного типа, который, как он сразу понял, был здесь за главного.
— Возьмите меня с собой, пожалуйста! Вы ведь в Красноярск едете? Что вам стоит… Я в тот закуток залез и думал под брезентом отсидеться… Рассчитывал, что вы меня не сразу заметите, а как найдете, так не захотите обратно возвращаться — поздно будет. А когда вы меня застелить решили… Испугался: то ли сердце со страху лопнет, то ли с ума сойду безвозвратно. Я заплачу, — он переводил умоляющий взгляд с одного на другого.
Мальчик метнулся обратно в грузовой отсек, вернулся с туго набитым рюкзачком и протянул Бену пачку потрепанных купюр.
— И что ты там забыл, в Красноярске-то? — скептически поинтересовался Никита. — Здесь ты важная птица, атаманов сын, а там… Ты и улицу-то не сможешь перейти без посторонней помощи. Я уж не говорю о таких вещах, как эскалаторы, лифты, банки и прочее, чего ты и в глаза не видел.
Глаза мальчика зажглись. Ясно было, что он не раз и не два мечтал о бурлящих нездешней жизнью, чудесных городах Юга, где каждый день похож на увлекательный аттракцион.
— Да тоска у нас, — только и ответил Василий. — Ни клубов, ни ресторанов.
— С культур-мультур, значит, у вас нехватка? — Бен давился смехом. — Может, тебе еще пива и девочек сюда подогнать?
— Зачем? Пиво и у нас хорошее варят, а девок в селе как говна.
— Он же у нас первый парень на селе! — заметила Лида под общий смех. — Кстати, дерьма у вас хватает, это да… Мы заметили.
Тут Бен, никого не стесняясь, завладел Васиным рюкзачком, вытряхнул его содержимое на палубу, и среди скомканных рубашек и носков отыскал множество аккуратно перевязанных денежных пачек. Сложенные все вместе, они производили впечатление.
— Вот что, Вася… — неспешно начал Бен. — Хоть отношения с твоим отцом у нас сложились отнюдь не дружественные, мы не можем лишить его сына. Ты о нем-то подумал? Единственное, что мы готовы для тебя сделать, это не сообщать атаману, что родной сын стащил у него деньги и попытался втихушку скрыться с награбленным. А ты пока при нас останешься. Как-то так…
Бен собрал деньги и перенес в рубку, где закрыл их в единственный на судне запирающийся шкаф. Василий проводил деньги взглядом. Он дернулся было в сторону Бена, но, смерив взглядом его мощную фигуру и ровную от края до края линию плеч, скис и обмяк. По его лицу катились безутешные детские слезы.