Прощание
Шрифт:
– Приказываю выступить на охрану и оборону государственной границы Союза Советских Социалистических Республик…
Привычная, знакомая жизнь. И лейтенант Скворцов может лишиться ее? Скворцов пожал плечами, а сердце заныло так, словно это уже произошло. Оно не переставало щемить и потом, когда Скворцов, проинструктировав и проводив дозор, задержался у настенной карты-схемы, сгорбленный, бездумно уставившийся перед собой. Он вздрогнул и выпрямился, услыхав окающий говорок Белянкина:
– Освободился?
– Сияешь, как именинник…
– Я и есть именинник! А ты читай, читай! – Он протягивал Скворцову развернутую газету.
– Что читать?
– Заявление ТАСС! От четырнадцатого июня. В газете «Правда», уразумел?
Скворцов прочел заявление, повертел газету, глянул на Белянкина. Тот закатился торжествующим, трубным смехом:
– Видик у тебя – закачаешься! Чья правда? Моя! И «Правда» за мою правду! – Довольный каламбуром, политрук рассмеялся еще победительней.
– Погоди, – сказал Скворцов. – Как же так? Я перечитаю…
Перечитывай не перечитывай, а смысл не изменится. В заявлении – черным по белому – напечатано, что немецкие войска после операций на Балканах отведены в восточные районы Германии на отдых, что Германия не собирается нападать на Советский Союз и что все слухи на этот счет лишены оснований. Так-то: лишены. Но перед глазами же: концентрируют, собирают в ударный кулак танки, артиллерию, пехоту, разведывают наше приграничье, засылают шпионов и диверсантов, это что, развлечения на отдыхе? А быть может, он, Скворцов, неправильно оценивает обстановку, преувеличивает опасность? Да, есть о чем поразмышлять. И пересмотреть свое мнение? С пересмотром спешить не будем.
– Какое сегодня число? – спросил Скворцов.
– Девятнадцатое. А что?
– Да так… Заявление датировано четырнадцатым. Пять дней прошло…
– Что из этого? По радио передавали, да мы, видать, прослушали. А за пятеро суток ничего и не изменилось!
– Измениться может и за час.
4
– До чего же ты поперечный! – в сердцах сказал Белянкин.
– Но, но! – Скворцов усмехнулся. – Не зарапортовывайся. Как-никак, я начальник заставы.
– Ты прежде всего коммунист, и я коммунист! И Брегвадзе с Варановым коммунисты…
– Прямо хоть открывай партсобрание, – сказал Скворцов без усмешки.
– Партсобрание ни к чему, а поговорить по душам, как коммунисты и командиры, можем, – сказал Белянкин, вытаскивая из кармана пачку «Беломора».
– Поговорим, – согласился Скворцов. – С Брегвадзе начнем?
– Я на заставе без году неделя, мне послушать полезно…
– Варанов?
– Почему Варанов? Как что, так меня, Варанов, Варанов…
– Ладно, я начну, – сказал Скворцов. – Попрошу при этом учесть, что разговор у нас неофициальный, доверительный… Чтоб впоследствии не вставлять каждое лыко в строку… Так вот, наш любимый комиссар обозвал меня поперечным. За то, что я не запрыгал козликом, ознакомившись с заявлением ТАСС…
– Не приписывай мне глупостей, – проворчал Белянкин.
– А ты не перебивай. Выскажусь, можешь поспорить. Да, я говорю: привык верить печатному слову. И тут хочу верить.
– И верь на здоровье! Кто ж тебе мешает? – опять встрял Белянкин.
– Немцы мешают. Те, что окопались за Бугом и готовят удар.
– Завел ту же пластинку…
– Ту же, политрук! И буду ее заводить до тех пор, покамест командую заставой! Мой партийный и служебный долг – принимать факты как они есть и поступать соответственно! Я тебе скажу так: заявление ТАСС заявлением, проводи среди бойцов разъяснительную работу, а я укреплял и буду укреплять обороноспособность заставы!
– Это смотря как понимать обороноспособность, – угрюмо сказал Белянкин. – Иному мерещится: он мобилизует, а в реальности демобилизует…
– Знакомые песни! – Скворцов поморщился, застучал карандашом о чернильницу.
Они сидели в канцелярии: Скворцов и Белянкин за столом, Варанов и Брегвадзе на диване. Брегвадзе и Варанов пришли сюда, не сговариваясь, каждый с «Правдой».
– Валяй, Варанов, выкладывай, – сказал политрук.
– А чего выкладывать? Я считаю: начальник заставы по закону заостряет бдительность. Я у вверенного объекта насмотрелся на фашистов. Лезут па мост, хотя это запрещено, кажут голый срам, орут: «Рус, капут!» Друзья себя так не ведут…
– Да какие они друзья? – сказал Брегвадзе.
– Однако и не враги, – сказал Белянкин. – У нас с ними пакт о ненападении.
– Который они порвут, как клочок бумаги. – Скворцов сложил промокашку вдвое и разорвал ее, обрывки подбросил на ладони, ссыпал на стол.
– Мне только одно непонятно, товарищи, – сказал Варанов, – неужели боимся Гитлера?
Белянкин и Брегвадзе ответили почти одновременно:
– Что за нелепое предположение, Варанов?
– Мы никогда, никого и ничего не боялись!
– Конечно, нашему руководству смелости не занимать, – сказал Скворцов. – Но Гитлер силен, вся Европа на него работает… Думаю: руководство наше опасается каким-нибудь неосторожным шагом спровоцировать Гитлера на войну. Поэтому нам и шлют указания из Центра: усилить наблюдение, не поддаваться на провокации…
– Что мы и выполняем, – сказал Варанов.
– Слушайте, ребята. – Скворцов оживился, подался вперед. – А что, если заявление ТАСС рассчитано не столько на армию, на пограничников, сколько на страну? Чтоб успокоить народ, а?