Прощание
Шрифт:
Жидкие аплодисменты.
— Лекция номер один — бормочет старик. — Школа волшебства для христианского дома.
Экономный во всем, старик вместо того, чтобы прилично гульнуть, заказал простые стейки, которые подают на большом блюде между пестрыми овощами и картофелем фри.
— Роскошно, — говорю я, и старика это радует. Он осклабился так, что рот до ушей.
В то время, как мы поглощаем мясо, джазовый оркестрик упражняется в воспроизведении всхлипываний. И тут я замечаю, что гигантский поворотный круг с нашим столом уже совершил четверть
А теперь начинается второй аттракцион: выходит худощавая девица в фиолетово-розовом костюме с рукавами с буфами и светлыми локонами, похожими на штопор для открывания бутылок, задуманная, очевидно, для роли живой игрушечной куклы.
Джазовый оркестр снова дает о себе знать, и бедное существо выпускает из себя каскады визгливых звуков. Она ликует и издает руладу еще более пронзительных звуков и лукаво смотрит в нашу сторону.
— Тоже с Бродвея, прямой импорт, — ворчит старик, достаточно поаплодировав. Потом он в упор смотрит на меня, что, очевидно, должно означать: «Ну, что ты скажешь теперь?»
— Мне надо в комнату для мальчиков, — говорю я, — но я дождусь, когда вход в клозет очутится прямо против нас, это займет примерно пять минут, и тогда я просто перейду туда.
— Вот ты их и имеешь, — говорит старик, когда я снова занимаю место за столом.
— Что же?
— Плоды развития техники. Раньше для того, чтобы отлить, тебе пришлось бы идти через весь ресторан.
Слава богу — старик оживает. Все-таки, в конце концов, хорошая идея — сойти на берег, хотя мы совсем не вписываемся в рамки общества расфуфыренных леди и расфранченных мужчин: старик в одежде попроще, я в своем мятом полотняном костюме.
В одном из углов за пределами карусели боковым зрением я замечаю прямо напротив поворотного круга одну из наших офицерских жен и ее супруга. Оба разряжены, а головка леди полна светлых завитков. Я делаю вид, что не заметил обоих. Убедившись, что и они меня не заметили, я говорю старику:
— Не оборачивайся, через несколько столов от нас сидит твой второй помощник со своей донной. Посмотри осторожно — еще левее! Прямо рядом с поворотным кругом. Теперь узнаешь, несмотря на метаморфозу?
Старик сидит, как громом пораженный, и делает такие узкие глаза-щелочки, что никто не сможет определить, куда направлен его взгляд.
— Скажи же что-нибудь! — требую я от него, но у него, по всей вероятности, отнялся язык.
— Этого не может быть, — говорит он наконец.
— Безукоризненно одеты, a? «'epatant», [55] как мы раньше говорили. Головка с локонами — это великолепно.
— Оно того стоит, — говорит старик. — Теперь она демонстрирует флаг.
55
Изумительно — (фр.)
— Так сказать, в качестве культурного посла Федеративной Республики…
— Ну что ты! — говорит старик и берет бокал с пивом.
— Надеюсь, что стиральную машину она выключила.
— Надеюсь! — фыркает старик, поперхнувшись.
— Скоро мы проедем мимо них.
— В таком случае я должен что-то сказать? — растерянно спрашивает старик.
— Скажи просто: «Хороший сегодня вечер», или «Моей ли хижине такая честь».
Вместо того чтобы засмеяться, старик смущенно смотрит перед собой. К счастью, музыканты наконец рьяно принялись за дело.
Кому же они сдали напрокат своих отпрысков? Думаю, жестокий отец передал их первому помощнику. Уголками глаз я вижу, что второй помощник просто выворачивается в своем кресле. Ему явно неприятно натолкнуться здесь на нас обоих. Ему неприятно и нам неприятно. Старик судорожно старается не встретить взгляд своего офицера.
«Идиотская игра» и «абсурдная ситуация», думаю я, с трудом подавляя смех: эта сцена готова для съемок фильма.
Еще пять, шесть метров до стола нашего второго помощника. В перерыве между номерами джаза я шепчу старику, прикрыв рот рукой: «Скажи просто: „О-ла-ла!“».
И теперь, когда нас придвинуло к столу нашего второго примерно на метр пятьдесят, второй помощник встает навытяжку. Старик поворачивается к даме с локонами и смущенно мямлит: «Смотрите-ка!», а затем: «Добрый вечер! Желаю хорошо повеселиться!» Я же ограничиваюсь приподниманием задницы и мысленно желаю, чтобы у поворотного круга был бы переключатель скоростей, чтобы мы могли быстрее удалиться.
— На здоровье! — говорит старик, и я замечаю, что на стол принесли новое пиво.
— А почему мы не пьем знаменитое южноафриканское вино?
— Все в один присест не делается, — говорит старик и смотрит на меня испытующе: — Что тебя снова мучает?
— Я себе сказал: Я в Африке, а именно совсем внизу у Мыса, не где-нибудь в джунглях — непостижимо! Это великолепно!
Пока мы разговаривали, старик все-таки заказал вино. Теперь он наливает мне полный бокал, как у французской цинковой стойки. Вот так вот правильно, так мы делали все лучшие годы нашей жизни: всегда полные до краев бокалы. Ле Круазик, многие пивнушки в порту, и наливали уже по правильно понятому взгляду И добавляли сколько угодно «даров моря». У матушки Бину обслуживали лучше всего. Для отваривания омаров она использовала даже коньяк.
— Что-нибудь не так? — спрашивает старик глубоким голосом.
— Нет, все так, — отвечаю я.
Прожектора выключили, и мы снова сидим в полутьме напротив друг друга и смотрим через стекло как рыбы из аквариума на внешний мир. Но на что смотреть, что там снаружи примечательного? Несколько одиночных огней и уличные фонари темных длинных улиц…
Внезапно на меня находит желание бежать отсюда. Мыс Доброй Надежды! Мы обогнули мыс не в том направлении, ситуация вокруг кажется безнадежной. Вся эта шутовская лавочка вызывает у меня такое отвращение, что я хочу обратно на корабль и возможно быстрее. По-настоящему поговорить друг с другом в этом отставшем от моды увеселительном заведении мы все равно не сможем.