Прощай, Америка!
Шрифт:
– О советском или о местном?
– Не строй из себя большего идиота, чем ты есть, – серьезно предложил Петрович. – Ты понял, о чем я.
– В обоих случаях – правда, – чуть помедлив, ответил Лукаш. – Во всяком случае, он верил в то, что говорил. И про командно-штабные Советского Союза, и про местный вариант.
– Вот я так и подумал, – Петрович покачал головой, посмотрел на флягу и спрятал ее в стол. – Что это значит?
– Откуда я знаю? Мне было приказано убить генерала – одну штуку. Так, чтобы на ликвидацию похоже не было. Собрать его
– Интересно поешь, – ухмыльнулся Петрович. – Смысл тебе врать, если ты все равно брехню определяешь? Кстати, а если не «да» и «нет», ты сможешь по молчащему понять, что он задумал? Типа – свернуть налево? Направо? Ты убил Кеннеди? И по реакции определить. Сможешь?
– Смогу, – тихо проронил Лукаш. – Ты, Петрович, гомосексуальный контакт в жизни имел?
Степлер пролетел возле самой головы Лукаша и врезался в стену.
– Еще раз… – Петрович потряс указательным пальцем перед лицом Лукаша. – Еще раз попробуешь – в клочья порву. Имей в виду.
– А гомосексуального контакта у тебя не было, – с демонстративным разочарованием сообщил Лукаш. – Но на твоем месте я бы не слишком верил в мои мистические способности. Я тебе по секрету сообщу: я в них ни хрена не верю. С чего ты в них вцепился?
– Не только я, – сказал Петрович. – Ты своего дела не видел, это понятно, а я вот сподобился. Ты в санатории когда восстанавливался, в преф, покер и другие интеллектуальные игры с соседями играл?
– Было дело.
– И сколько раз проиграл?
– Не помню.
– А твой наблюдающий психолог обратил внимание. И написал в отчете. Менее трех процентов. И, как он полагает, только в тех случаях, когда действительно расклад был ну совсем не твой, – Петрович смотрел в глаза Лукаша, не отрываясь. – В нашей системе, брат Лукаш, обращают внимание на всякие мелочи, изучают их, анализируют – как пристегнуть к реальности. В тебя, правда, не поверили. Не то, чтобы совсем не поверили, рекомендовано избегать использовать тебя втемную и дезинформировать напрямую. Там сильно выкрученные научные формулировки, но если вкратце – все равно брехуна спалишь. Интуитивное распознавание, то, се… И к делу не подошьешь, и нужно к сведению принять. А то начнет тебя кто-то инструктировать и на дело выводить, а ты поймешь, что подставляют, и глупостей наделаешь, обидевшись…
– Смешно, – сказал Лукаш.
– Еще как! Но мне даже нравится. Если все здесь у нас завалится, то поедем мы с тобой в турне. Живой детектор лжи!
– Если у нас здесь все завалится, – Лукаш не отводил взгляда от глаз Петровича, – мы отправимся только в одно путешествие…
– Или так, – кивнул Петрович и отвел взгляд. – Значит, что? Значит, нужно не завалить…
Лукаш глянул на часы.
– У меня сейчас встреча с Джонни. Он очень просил. И наверняка
– Ну, в свете твоих талантов… – Петрович выдвинул ящик стола и достал оттуда три пачки денег в банковских бандеролях. – Вот, получи. За Колоухина.
Пачки одна за другой шлепнулись на стол перед Лукашем. Две пачки двухсотевровых купюр и одна – стоевровых.
– Можешь не пересчитывать – все точно. Это твои, можешь делать с ними, что угодно. Например, что-то отдать Джонни.
Лукаш взял деньги, покрутил их в руках, словно прикидывая на вес.
– Спасибо, барин, – сказал он. – Можно, я руку лобызать не буду?
– Разрешаю, – важно кивнул Петрович. – И что же ты про вечеруху в «Мазафаке» родному начальнику не говоришь?
– Не успел. А родное начальство собралось почтить, так сказать?..
– Родное начальство не исключает, что к вечеру этого насыщенного дня оно очень захочет надраться до свинского состояния и набить кому-нибудь рожу. В «Мазафаке» и то и другое можно организовать без всяких усилий.
Из кармана рубашки Лукаша подал голос телефон.
– Иди уже, – махнул рукой Петрович. – Это твой Джонни небось. Прибыл, ждет.
– А зачем я шмотки генерала и его тело сюда волок – скажешь? – вставая с кресла, спросил Лукаш. – Можешь не отвечать. Скажешь, я вижу.
– До вечера, – буркнул Петрович.
Глава 9
На улице было жарко. У Лукаша давно сложилось впечатление, что в Вашингтоне всегда жара.
Лукаш честно попытался вспомнить хоть какой-нибудь вашингтонский дождь, но не смог. Ясное дело, что это глюки памяти, дожди наверняка были за время пребывания Лукаша в столице Соединенных Штатов, в конце концов, океан рядом, не могло не быть дождей, но вот как-то не отложились в памяти. Всегда жарко, потно, липко, противно. Или просто противно.
– Тебе просто не нравится этот город, – сказал себе Лукаш, выходя из дома под упругие прутья солнечных лучей и надевая солнцезащитные очки. – И, между прочим, город тебе ничего плохого не сделал. Люди – да, люди в Вашингтоне разные. Вот ты сам, например. Какого хрена ты тут делаешь? И какого хрена здесь толкутся парни со всего света? Копаются в дерьме, что-то покупают, что-то продают… Вот взять бы всем понаехавшим договориться, оставить этот гадючник на самосъедение и разъехаться по домам. Дома нет проблем? Еще сколько.
Экономику колотит, денежки прыгают туда-сюда, то обесцениваясь, то снова поднимаясь, а тут еще и ближние соседи ведут себя как попало, пытаясь хоть что-то выгадать на изменившихся раскладах.
Сколько народу сорвалось с катушек, сообразив вдруг, что никто теперь не примчится на авианосцах защищать ракетами демократию? И сколько стран вдруг осознало, что никто за них не подпишется, если что, не станет стучать кулаком по столу, не введет экономических санкций… Хотя какие экономические санкции сейчас может ввести Америка и против кого?