Прощай, Америка!
Шрифт:
– Не-не-не… он не козел, козел – это вон тот, сзади, – Лукаш указал большим пальцем себе за спину. – Твой пусть будет бизоном… или койотом…
– Сейчас этот ваш койот пришлет афроподмогу, – сказал Петрович. – И вас порвут… и меня, пожалуй…
– Он сказал, что раз уж денег не хватает, то он готов взять в жены мою сестру… У него три жены есть, им разрешено многоженство… вот моя сестра ему подойдет. Ей уже четырнадцать лет, совсем взрослая… – Джонни по одному проверял суставы пальцев на своих руках, один вправил с легким хрустом. – И ему так понравилась эта идея, что он о
Распахнулась дверь клуба, на улицу вывалила толпа. С первого взгляда это было похоже на карнавал, но никто особо не веселился. Черные лица были серьезны. Показ масок ненависти. В русских и цыганских костюмах это выглядело особенно впечатляюще.
– И тут она ему сказала… – пробормотал Петрович, оказавшийся вдруг возле Лукаша, плечом к плечу. – Дать – дам, а замуж не пойду…
– А, пожалуй, что и убьют, – подумал вслух Лукаш. – Погуляли…
– Я обещал сестре сегодня прийти домой пораньше… – сказал Джонни. – Миша, ты случайно своего «кольта» с собой не взял? Дурак.
– А ты врал, что в бардачке у тебя есть ствол, – ответил Лукаш. – И где он?
– Так в бардачке, – сказал Джонни.
Афрорусские сместились влево, афроцыгане – вправо. Управляющий держался сзади. Ему, похоже, непосредственного участия в драках на сегодня было достаточно.
– Там в клубе – полно народу… – печально проронил Лукаш. – Там одних только наших военных человек десять…
– Эй, стоп! – прозвучало сзади.
Решительно так прозвучало, уверенно, оценил Лукаш. Человек знает себе цену, убежден, что полтора десятка разъяренных мужиков – проблема, которая легко решается. Даже в одиночку.
– А мы тут совсем затосковали, – сказал Лукаш, продолжая рассматривать работников «Мазафаки». Судя по движениям в заднем ряду, кто-то что-то прячет под одежду. Ножи? Пистолеты? Видимо, знают пришедшего.
– Привет, – радостно поздоровался Джонни, не оборачиваясь. – Я так рад тебя видеть…
– Пока только слышать, – поправил его уверенный голос. – Ты зачем вообще сюда приперся, Джонни? Ты ведь должен находиться совсем в другом месте… Тебя твое начальство накажет.
– У меня здесь были дела… – Джонни уже почти справился с дыханием, говорил ровно и спокойно, не задыхаясь.
– Видел я ваши дела, – Лукаш все еще не решался оглянуться и посмотреть – кто же это так уверенно себя держит в такой непростой ситуации. И кто же одним своим появлением смог так положительно повлиять на лучших представителей темной половины человечества.
– А это, как я понимаю, тот самый Лукаш? – сказал неизвестный спаситель. – Неплохо он, кстати, работает. Теперь я, пожалуй, поверю, что он смог справиться со стариком. Для непрофессионала остаться в живых и одним куском после такой потасовки – очень неплохой результат.
– Польщен, – пробормотал Лукаш, пытаясь все-таки сообразить, кто там сзади.
Голос – незнакомый. На сто процентов незнакомый. И Лукаша, судя по его словам, он раньше живьем не видел.
– Андре Краузе, – негромко сказал Петрович. – Сукин сын…
– Да. Совершенно точно, по всем позициям вы, господин Петров, правы. Сукин сын и Андре Краузе, – говоривший, наконец, вошел в поле зрения Лукаша. Среднего роста, сухощавый, кажется, смуглый, при таком освещении не разобрать. Черные волосы, темная рубаха, темные брюки и туфли. В полумраке такого и не разглядеть.
– А подойди-ка ты ко мне, уголек… – Краузе поманил пальцем менеджера. – Не прячься за шестерками, дай рассмотреть тебя поближе…
Шестерки расступились, расчищая дорогу своему шефу… или к своему шефу, тут все зависит от точки зрения. А шеф бледнел. Лукаш никогда раньше не видел, что негр может так стремительно обесцвечиваться. Еще немного, и его лицо просто исчезнет на фоне светло-серой стены.
– Ко мне, я сказал! – Краузе чуть повысил голос, и менеджер бросился к нему, делая мелкие шажки и не отрывая широко распахнутых глаз от лица говорившего.
– Не нужно, Андре, – попросил Джонни.
– Серьезно? – Краузе приподнял бровь и усмехнулся. – Чего не нужно? Оставлять его в живых? Или не делать его инвалидом?
– Просто отпусти его…
– Просто… Если бы это было так просто… – Краузе резко поднял руку, менеджер вздрогнул, втянул голову в плечи, но даже не попытался увернуться от удара. Губа лопнула, по подбородку побежала струйка крови. – Я же тебе говорил, чтобы ты не заигрался, уголек… А ты…
– Они… – менеджер облизал губы, размазал кровь. – Они напали на парней…
– Я видел, кто и как напал, – процедил Краузе и снова ударил. Не сильно, внешней стороной ладони, но бровь своему собеседнику рассек.
У него был перстень на пальце, массивный такой, с угловатой печаткой – самое то, чтобы слегка… или не слегка подпортить внешность противнику. Лукаш не любил обладателей подобных украшений. Вот сейчас даже мазафаковский ублюдок ему казался куда симпатичнее, чем спаситель. Такой странный выверт головного мозга и мировосприятия.
Шериф, когда звонил, сказал, что этот самый Краузе скользкий и неприятный тип. Это он еще мягко сказал. Лукаш искренне полагал, что, встретив таких вот уверенных ребят, нужно либо сразу уходить, не оглядываясь, либо просто мочить на месте, так, чтобы мир стал чище. Вот сейчас он не просто так издевается над менеджером, он провоцирует его на действие. На поступок. Его или его бригаду.
Менеджер должен понимать, что его авторитет сейчас стремительно рушится вниз, на дно самой глубокой пропасти, что вот-вот наступит момент, когда лучше будет подохнуть, чем дальше жить после такого унижения. А его братья сейчас чувствуют, что это не одного из них опускают и парафинят, что это всех их унижают. А в большой компании мозгов всегда меньше, чем у любого ее члена, взятого в отдельности.
– Краузе, прекрати… – не совсем уверенно предложил Джонни. – Все уже закончилось.
– Да? Все? Скажи, уголек, все уже закончилось? Ты больше не будешь обижать белых людей?