Прощай, Дербент
Шрифт:
Дальновидный арийский спахбед хочет знать все это для того, чтобы вернее интриговать при дворе шаханшаха. Младший Бавендид давно мечтает о возрождении былого могущества и славы своего рода. И сомнения терзают его: верно ли он выбрал союзников, не закатится ли звезда Мириам-ромейки, светлолицей жены царя царей, не ошибся ли он, Азад, не пора ли менять игру?
Все это знал Анастасий Спонтэсцил. Знал, что две жены шаханшаха смертельно враждуют и стараются привлечь на свою сторону побольше знатных персов. Армеянка Ширин и ромейка Мириам незримо стоят за троном шаханшаха Хосроя, как истинно верующие и еретики стоят по обе стороны святого креста. И еще врач и мудрец Гавриил
Спонтэсцил снова посмотрел на перса и сказал тихо:
— Здоров автократор Маврикий, а вести — я думаю, хорошие — ты узнаешь отсюда. — Спонтэсцил достал пергамент с печатью и положил его возле чаши Азада.
Младший Бавендид взял сверток, осмотрел печать и молча взглянул в красный от ковров сумрак покоя. И мгновенно перед ним вырос из красного сумрака секретарь-сириец с прямоугольной шкатулкой. Азад положил пергамент в шкатулку, секретарь наложил на застежку комочек воска. И Азад запечатал шкатулку своим перстнем.
— Ты вез это один? — удивленно спросил Бавендид. — Ты смелый воин, Анастасий, но это было неосторожно.
— Неосторожно было бы везти это под охраной. Больше людей — больше хитрости, — усмехнулся Спонтэсцил устало и, вытащив из-за пояса черный кипарисовый крест, кинул его на скатерть.
Арийский спахбед, наклонившись, долго рассматривал крест, но так и не решился дотронуться до него. Подняв голову, он коротко спросил Анастасия:
— Где? Было много?
— Здесь, под стеной, на площадке, — ответил Спонтэсцил.
— У моих владений! — сверкнул глазами Бавендид и выругался сквозь зубы.
— Три лучника в панцирях, — спокойно сказал Спонтэсцил.
— Никто не ушел? — тревожно спросил Азад.
Анастасий отрицательно покачал головой. Бавендид хлопнул в ладоши, и ковровая завеса за ним откинулась. Вбежали, звеня железом, воины в шлемах с металлическими сетками, защищавшими шею, уши и щеки. В кожаных тисненых колчанах у воинов были длинные тамарисковые стрелы и по два легких кавалерийских лука; сине-черные кольчуги ниспадали до колен; на поясах висели прямые персидские мечи.
Бавендид коротко отдал приказ. Воины стояли неподвижно, как изваяния, и Спонтэсцил любовался кольчугами. Богат был младший Бавендид, если мог так одевать своих воинов. Анастасий знал цену этим кольчугам из дальней страны Зирихгеран; в той стране не был никто из ромеев. Зирихгеран — страна панцироделателей — находится где-то в горах, у Албанских ворот, где дед нынешнего царя царей Ануширован построил крепость и город и дал им название Дер-бенд. Только армянские купцы проникают в страну панцироделателей и привозят оттуда эти синие кольчуги, которые не ржавеют, даже если пролежат много лет в земле. Не всякий может пробить эту кольчугу, потому что кольца ее оставляют на мече глубокие зазубрины. И еще привозят купцы из Зирихгерана большие кинжалы узорчатого железа, отливающие поздним закатом. Замечательной остротой славятся эти кинжалы; с одного маха можно разрубить таким клинком подброшенный в воздух платок самого тонкого шелка. В Руме за такой кинжал дают двух молодых и обученных ремеслу рабов.
Позванивая оружием, воины вышли.
Рабы внесли горячее ароматное мясо с белой болотной пшеницей.
Бавендид снова наполнил чаши. И Анастасий, не дожидаясь приглашения, стал есть.
Неслышно, как тень, появился старый перс с обвислыми красными усами. Перс был в черном глухом иудейском плаще. Он что-то тихо сказал Бавендиду и скрылся за ковровой завесой. Бавендид удовлетворенно кивнул, потом с жесткой усмешкой спросил Анастасия:
— Ты знаешь, чьи это были рабы?
Спонтэсцил молча кивнул и продолжал есть.
— Их трупы найдут на рассвете в Павлиньем саду, — с той же усмешкой сказал Азад.
Анастасий недоуменно посмотрел на него.
— Это сад гарема, — пояснил Бавендид.
— Меня это не интересует, — сказал Спонтэсцил. Он уже утолил голод и медленно потягивал прохладное сластящее вино.
— Я устрою для тебя охоту, Анастасий. Сейчас много кабанов жирует в речных камышах. Надеюсь, ты будешь моим гостем несколько дней, прежде чем отправиться к себе в Ромею, — прорычал весело Азад. Вино, видимо, подействовало и на перса, и он, наклонившись поближе к Спонтэсцилу, зашептал, поблескивая маленькими веселыми глазами:
— У нас умеют ценить храбрых воинов, Анастасий, и долго помнят добро, и зло помнят тоже долго. Я думаю, славный ромей, что награда будет достойна тебя. — Бавендид помолчал, потом спросил вкрадчиво: — Правда, что ты — родственник нашей светлолицей царицы Мириам? — Спахбед, наклонившись вперед, с интересом ждал ответа.
Спонтэсцил допил вино, поставил чашу на узорчатую скатерть и, с улыбкой взглянув на перса, ответил:
— Да, правда.
— О, ты уедешь в Ромею с богатыми подарками.
— Нет, Азад. Не нужно подарков. И я не уеду в Ромею, — спокойно сказал Спонтэсцил.
Бавендид младший удивленно заморгал, но сейчас же справился с собой и сказал спокойно:
— Такой славный воин, как ты, Анастасий, будет в почете и здесь, в Эраншахре. — Азад сделал паузу. — Но почему ты решил не возвращаться? У тебя есть враги?
— У меня не бывает врагов, Азад, по крайней мере живых. — Спонтэсцил потянулся к узкогорлому кувшину и сам налил вина. — Я младший в роде, как и ты, но живы отец и братья, и уже не осталось у нас ни земель, ни кораблей. Самое большое, на что я могу рассчитывать, это стать центурионом и нести службу у границ империи, пока аварская стрела или славянский меч не найдут меня. Жизнь воина кончается всегда одинаково. А слава непрочна и изменчива. — Спонтэсцил взял чашу, поднес к губам, из-за края ее испытующе смотрел на арийца.
У младшего Бавендида было непроницаемое лицо.
— Любое твое желание, друг мой Анастасий, будет выполнено. Я обещаю это, — ровным, спокойным голосом сказал Азад.
— Благодарю тебя. Я не сомневался в этом. — Спонтэсцил задумчиво поглядел в свою чашу, потом поднял голову. — Я попрошу не очень много.
— Я весь — внимание, Анастасий.
Спонтэсцил задумчиво смотрел в красный от ковров сумрак, вертел в руках чеканную чашу.
Колебалось желтое пламя светильников, и в тишине было слышно лишь дыхание застывших в нишах рабов…