Прощай, Гари Купер!
Шрифт:
— О, нет, — простонала Джесс.
— Да, это долгий и трудный бой: опять подниматься в гору, — сказал Поль. — По крайней мере, у алкоголиков хоть есть цель в жизни: больше не пить.
— Хорошо, что я не расплатилась в клинике. Пусть ждут дальше. Она даже не остановилась, чтобы помочь ему выйти из машины, и прошла прямо в дом. Она включила свет, к черту, с меня хватит, хватит! Нельзя же жить с тенью, которая потеряла своего человека и напивается от безысходности. Где-то были малиновка со сломанным крылом и бабочка, умирающая в ладошке шестилетней девочки, и у них были настоящие проблемы. Что
— Д… Д… Джесс. Она даже не обернулась. Пусть себе заикается. Жан, естественно, спешил на защиту самого слабого.
— Д… Д… Джесси. Она обернулась, удивившись: это был не Жан. Это был Поль, который почему-то заикался. Мертвенно-бледный. Даже его очки побледнели. Она испугалась.
— Инфаркт?
— Н… Нет. Он прислонился к стене, лицо у него было какое-то глупое. Он не мог вымолвить ни слова. Тут ворвался Жан и стрелой направился прямо к ней. Спокойный. Уверенный. Он взял ее за руку:
— Тяжелый удар, Джесс. Он хотел помочь ей сесть, но она оттолкнула его. Теперь уже и спрашивать было не о чем. Есть пределы тому, что может выдержать человеческое сердце, особенно когда оно на самом деле человеческое. После она будет говорить им: «Первым делом я, естественно, подумала про себя. Я решила, что я последняя дрянь». Поль хотел что-то сказать, потом махнул рукой и умолк.
— Он мертв, Джесс, — произнес вместо него Жан. Она вдруг стала смеяться. Было так смешно слышать, как Поль заикается, а Жан говорит без запинки. Шоковая терапия.
— Не надо истерик, Джесс. Только не ты. Слишком просто.
— Я смеюсь, потому что не ты теперь заикаешься, а Поль… Сердце?
— Нет. Его убили.
— Кого убили?
— Пуля в спину. Она услышала, как ее собственный голос откуда-то издалека говорил:
— Самсон Далила со своими кошечками.
— Джесс, подожди дурочку валять. Не пытайся увильнуть. Только не ты. Это совсем не для тебя.
— Я сказала: «Самсон Далила со своими кошечками». Я не брежу. Совсем наоборот. Это мир стал бредовым. И потом, они что же, не знали, что у нас дипломатическая неприкосновенность? Нас нельзя трогать.
— Джесс… Она не упала в обморок. Она не спряталась в нервном срыве, тем хуже для хороших манер. Она не получила право на традиционную пару пощечин, которыми обычно вас одаривают, чтобы доказать, что все поверили в вашу небольшую истерику. К черту обычаи. Убили мужчину. Ее мужчину. Раньше наши женщины умели еще и оружие в руках держать. Когда их муж падал, сраженный, рядом с ними, они не посылали за нюхательной солью, они продолжали стрелять.
— Кто? Почему? Жан не ответил. В первый раз у нее появилось ощущение нереальности: он выворачивал ящики, опрокидывал мебель, сломал лампу, разбил окно. Хладнокровно. С размеренным спокойствием. Потом он остановился посреди комнаты и огляделся:
— Так, годится, — сказал он. Ока закричала:
— Что это такое? Да что же это такое, наконец?
— Мы вызовем полицию, так что надо, чтобы все выглядело убедительно.
— Убедительно? Он подошел к ней,
— Джесс, будут большие проблемы. Смотри. Он протянул на ладони золотые монеты.
— Я нашел их в машине. И еще другие. Много. Твой отец занимался контрабандой золота, Джесс. Нам-то плевать. Но полиции лучше ничего не знать об этом. Большую часть они, должно быть, забрали, но несколько штук выпало. Скажем, что твой отец, вернувшись, застал в доме грабителей, и они его убили. Ты меня слушаешь?
— Но я сама хотела сделать это для него, — сказала она.
— Что ты такое говоришь? Она встряхнула головой. Слезы, сейчас. А что остается? Он ее опередил. Она сама собиралась ради него возить золото, но он ее опередил и сделал это для нее. Кто-то, кто знал, что он загибается, пристроился к нему, конечно, эти номера с буквами «КК»… Она застыла. Сердце ее превратилось в ледышку. «Они нашли еще кого-то, Джесс. Кажется, этих табличек «КК», их в Женеве пруд пруди. Да, они говорят, что у них уже кто-то есть». Сияющий. Да, это она могла точно сказать: сияющий. С этой своей улыбкой пофигиста, лишь бы снег был что надо.
— Джесс, ты поняла?
— Поняла.
— Мы скажем полиции, что… Поняла. Они взяли их по отдельности, отца и дочь. С дочкой не все было гладко, но он старался как мог, зато с отцом все было гораздо проще. Всегда проще, когда вам больше нечего терять.
Она вдруг начала понимать, почему злость всегда так привлекала людей: она придавала смелости, небывалые силы, она несла вас. Если бы злость у людей стала иссякать, им в самом деле понадобилось бы мужество.
— Я вызываю полицию.
— Подожди минуту. Давай-ка повторим, что будем врать… Как так получилось, что золото оказалось в машине?
— А его там и не было. Об этом никто и не заикается. Я все собрал.
— Они будут осматривать машину. Поль, пойди проверь… Погоди. Помнится, кто-то хвастался пушкой. Он остановился на пороге, испуганно обернувшись.
— Да. И что?
— Ты мне ее одолжишь.
— Вот еще, ты что, с ума сошла?
— Я знаю, кто это сделал.
— Ну, так сообщи это полиции, и дело с концом, о чем речь!
— Нельзя. Иначе придется все признавать. Контрабанду золота. Всё. Они молча смотрели на нее.
— Всё, Джесс?
— Да, именно это я и говорю. Поль метнул на нее горящий взгляд, ничего не сказал и вышел.
— Это не твой парень, — сказал Жан. Она обернулась, испугавшись звука собственного голоса, в котором истерия переходила уже в грубую резкость, и слышалось еще что-то, более глубокое, что-то, в чем не было уже ничего женственного, это кричала дикая самка:
— Потому что ни один мужчина не способен на такую подлость, так? Невозможно себе представить! Это было бы впервые?
— Джесс, у них целая организация. С тех пор как во Франции ввели контроль за валютой, в игру уже вступили миллиарды, для перевозчиков. Миллиарды — люди серьезные. Они не станут доверяться какому-то двадцатилетнему шизику. Он, наверное, даже не в курсе. Она тупо уставилась на него: