Прощай генерал… прости!
Шрифт:
— А домой можно? Я сто лет жены не видел, детей, — заканючил Турецкий.
— Какой жены? Каких детей? Босяк, у твоей Нинки — школьные каникулы. И они с Ириной — тю-тю!
— Куда?! А я?!
— А ты сейчас отправишься в Ново-Огарево…
Когда-то для него было бы немыслимой
Президент выглядел прекрасно. Поздоровались, пригласил немного прогуляться по аллее парка. Было тепло, настроение хорошее.
Сибирское дело действительно близилось к завершению. Бурят дал развернутые показания. Нашлись свидетели; которые их подтвердили. Обо всем этом неторопливо и сжато рассказывал Турецкий, как бы отвечая на не заданные еще вопросы президента.
— В связи с этим расследованием, Александр Борисович, в регионе возникла толковая инициатива по очистке рядов, силовых и правоохранительных органов. Вашего… дружеского толчка тут нет? — хитро усмехнулся президент.
— Сейчас вся Россия об этом думает. И ждет видимых результатов, я полагаю.
— Да. А в чем вы видите главную причину событий, которые в конечном счете привели там к столь тяжкому, я бы назвал, противостоянию власти и капитала?
— Я недавно в выступлении одного нашего экономиста такую фразу услышал. Во всем мире банкротство — институт оздоровления предприятия. У нас же — институт перераспределения собственности. Я согласен с ним. Большинство из тех, кто владеет собственностью и с кем мне приходилось сталкиваться в процессе расследования, вовсе не думают о здоровье государства. Они все еще перераспределяют. Орлов хотел поставить точку и публично заявил об этом. А для острастки Припугнул, как он это хорошо умел, что если, будут ему мешать, пересажает их всех. Не столько испугались, сколько поверили, что действительно может это сделать. И — результат… У нас недавно разговор возник любопытный. Кто-то сказал, что Орлову на Новодевичке якобы собираются памятник поставить — генерал во весь рост! Впечатляет, мол. А другой заметил: так ведь сущность-то его не в том была, чтобы давить все вокруг себя…
— Любопытно, — президент качнул головой, — что ответил бы генерал…
— Алексей Александрович в самую последнюю минуту своей жизни думал совсем не об этом.
— Да? — спросил президент с легким удивлением. — И вы знаете о чем?
— Он обращался к Богу с просьбой, чтобы не помешали России в ее процессе очищения души, ее воскресении.
— Вот как, — помолчав, сказал президент. — Пусть это будет и нам утешением…
— Он успел повторить последнее слово, как заклинание, несколько раз. И только после этого жизнь оставила его. Наверное, он видел в этом и свое оправдание на Божьем суде.
— Возможно, там… — Президент вскинул голову к макушкам сосен и сдержанно улыбнулся. — Ждет всех… Но у нас с вами, по-моему, нет никаких оснований судить его… Прощай, генерал…
— И прости…