Прощай, Грушовка!
Шрифт:
— Остановитесь, — прошу я таксиста. Расплатилась и пошла назад — где-то здесь должна быть Грушовская улица, которая тянулась до самого города. На углу небольшой деревянный дом прячется за старыми грушами. Да это она, Грушовская. Частные домики утопают в садах. Та улица, что сохранилась в моей памяти, казалась мне намного шире этой. Иду по ней, сворачиваю налево, на Парашютную. Ищу глазами магазин, он стоял вот здесь, слева, недалеко от Грушовской. Магазина нет. На его месте жилой дом. Парашютную пересекает улица Папанина, за ней начинается сквер. За сквером, параллельно улице Папанина, улица Декабристов.
Я прямо поражена, до чего стала узкой улица моего детства. Напротив того места, где стоял мой дом, — булочная. В войну ее не было. Двое мальчишек прицепили к своим трехколесным велосипедам кузов старой детской автомашины и тащут ее на буксире. Работают. На сквере гуляют мамы с детьми. Детям разрешили побегать. И они бегают по зеленой траве, прячутся за двумя небольшими зелеными бугорками, подают голоса оттуда: «Ку-ку!» Подхожу ближе: два зеленых бугра — это два бункера. Низкие квадратные бойницы с четырьмя круглыми отверстиями. Бункеры немцы построили, когда нас уже выселили из поселка.
Оглядываюсь, что же тут осталось, кроме узкой улицы, казавшейся мне тогда широким проспектом? Шумят деревья, переговариваются между собой. А у меня сердце сжимается от щемящей боли…
Я не люблю вспоминать о войне. Но когда наступает ненастье, небо заволакивают тучи и на землю начинают падать бесконечные дожди, я теряю покой под тяжестью воспоминаний. И мне кажется, что всю войну моросил дождь, шел снег, стояла промозглая погода, низко над землей ползли темные облака, цепляясь за руины сожженных домов, и пронзительно свистел ветер.
Иногда очень хочется все забыть, не вспоминать о тех ужасах. Но упрямая память продолжает хранить все, что было со мной, с моим братом, с его друзьями, так ясно и живо, словно все это происходило вчера…
1941 ГОД
1
Проснулась внезапно — выли сирены. Подняла голову от подушки, прислушалась. Тревожные гудки неслись отовсюду.
Вскочил Витька, подбежал к окну и отодвинул тяжелую штору. На небе промелькнули редкие зарницы.
— Спите, дети, должно быть, учебная тревога. Какое вам до нее дело? — сонным голосом проговорила мама. — Ложись, Витя, спи, тебя это не касается.
Сирены постепенно стихли. Вначале умолкла одна, затем другая, стало совсем тихо.
Витя распахнул окно, отодвинул штору, чтобы было видно, как светлеет небо, и лег ничком на постель.
Разбуженная сиренами, я не могла вновь уснуть. Стала думать, чем буду заниматься сегодня. Лежала и ломала голову, как успеть и в музыкальную школу и на озеро. И там и там нужно быть в двенадцать. В школе не должна задержаться — занятия кончились, а задание на лето долго ли получить? И сразу — на озеро.
В комнате становилось все светлее, можно разглядеть Витино лицо, круглое, с грубоватыми чертами. Мне показалось, что он спит, положив голову на руки.
Я тихонько встала, натянула платье, босая подошла к окну.
— Что не спишь, малышка? — тихо спросил
Не люблю слова «малышка». Поэтому не ответила Витьке.
За окном, в огородике, все зеленым-зелено, на наших грядках по-хозяйски бродят чужие куры. «Вот нахалки! — подумала. — Всей семьей пасутся». Попробовала из окна припугнуть: «Кш!.. Кш!..» Но они не слушались. Пришлось выскочить через окно и бегать за ними по грядкам. Куры подняли такой гвалт, что могли разбудить не только маму и бабушку, но и поднять на ноги весь поселок.
Я подошла к колонке, нажала ручку и подставила ноги под струю воды: надо же смыть песок. От холодной воды закололо пятки. Растерла ноги, чтобы согрелись, и по густой зеленой траве побежала домой.
Пока мама готовила завтрак, я перебирала ноты и думала, во что бы их положить. Не хотелось тащиться на озеро с папкой для нот. С постели поднялась бабушка, надела теплую кофту, валенки и села у окна.
Завтракали втроем. Витя, как обычно, пошел к своим друзьям, Толику и Славке.
Мама открыла свою швейную машину «Зингер». Комната наполнилась привычным монотонным стрекотанием. Сколько себя помню, мама почти все время сидела, согнувшись за этой машинкой. Приходили заказчицы, мама делала примерки и снова садилась за машинку.
Ноты я скрутила в тугую трубку и завернула в газету.
— До свидания, вернусь не скоро, — сказала я маме.
— Зайди к тете Тоне на работу, она обещала лекарство для бабушки.
— Ведь сегодня воскресенье. У нее выходной.
На небе ни единого облачка. Солнце яркое-яркое. На старых липах каркают вороны. Я иду привычной дорогой к товарной станции, потом сяду на трамвай и поеду до площади Свободы, там наша музыкальная школа.
На ходу я думала про озеро — оно такое большое, как море. Можно плыть и плыть, и все равно не доплывешь до противоположного берега. И вода в нем чистая, прозрачная, хоть пей. Искупаемся и всей компанией, Витька, Толик, Славка и я, пойдем в кинотеатр «Зорька» смотреть новый фильм — «Танкер Дербент».
Музыкальная школа находилась в помещении консерватории. Я пришла на десять минут раньше. Мой преподаватель, студент последнего курса консерватории скрипач Денис Иванович Денисенко, увидел меня в коридоре, открыл дверь в чужой класс, где у стены стояли огромные контрабасы. На ходу полистав мои ноты, он карандашом поставил галочки на некоторых этюдах.
— Остальное выбирай сама. Что понравится, то и будешь играть. Только обязательно каждый день.
Он вывел меня из класса, сказал «до свидания» и побежал в кабинет директора. Оттуда через открытые двери доносились звуки радио. Было странно слушать в консерватории звуки радио.
Я почувствовала, что Денис Иванович был не такой, как всегда. Он был чем-то озабочен.
Когда я подошла к трамвайной остановке, там никого не было. Трамвай только что отошел и всех забрал. Я присела на краешек скамейки. На высоком столбе висел репродуктор. Шла передача. Вначале я не прислушивалась, что там говорят. Голос показался необычным — излишне громким, взволнованным, но постепенно до меня стало доходить содержание слов: «… Без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали нашу границу во многих местах и подвергли бомбардировке наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас…»