Прощай, Грушовка!
Шрифт:
Подошел трамвай, остановился. Люди вышли из вагона, но не расходились, слушали репродуктор. Вожатая и кондуктор выглянули из дверей и тоже слушали. Трамвай стоял. Люди боялись пропустить хотя бы одно слово. Но самое главное было уже сказано: война. Я почему-то вспомнила, что бабушка болеет, отец в Белостоке, в командировке. Вспомнила, что мама сидит за своей машинкой, шьет чужие платья. Радио, конечно, выключено, и она не знает, что началась война.
Я побежала домой, позабыв про озеро и про кинофильм «Танкер Дербент».
Я
После обеда немцы бомбили город. Мы слышали взрывы один за другим, частые, гулкие. Вздрагивала земля, небо стало черным от дыма. Дым заслонил солнце. Даже сюда, в поселок, горячий ветер доносил обгоревшие листы бумаги. Они кружились в небе над домами, над деревьями и тихо падали на землю. Звенели стекла в окнах, и во дворе оседала красная пыль.
В нашем дощатом сарайчике прятались от бомбежки соседи: моя одноклассница Зина с мамой, продавцом магазина; Лёдзя — художница и самая красивая женщина не только в нашем доме, но и во всем поселке; ее две дочурки — Надя и Эрка; тетя Шура. Мы с мамой тоже пришли сюда. Больная бабушка осталась лежать дома. Отец в командировке.
А Витя? Разве парень будет сидеть с нами, прятаться в сарайчике? У него дела поважнее. Он надел на плечо пустую сумку из-под противогаза.
— Ты куда? Хочешь, чтоб убили? — крикнула мама.
— Не убьют. Я быстро!
А когда я хотела увязаться за Витькой, мама схватила меня за платье. Ох, уж эти платья…
Мы сидим на большом бревне в нашем сарайчике. Город вздрагивает от взрывов. Так мы просидели долго. Когда все стихло, прибежал Витька. Он вытряхнул из сумки какие-то железки.
— Осколки на аэродроме собрал. Что там делается — ужас: одни самолеты горят, а другие не могут подняться в небо. Летное поле все в ямах. Все-все в ямах!
— Зачем тебе это железо? — спросила тетя Шура.
— На память о войне.
Я перебирала в руках искореженные куски толстого железа, черные от копоти, и завидовала Витьке, что он уже видел войну.
Утром опять началась тревога. Мы бросились в сарайчик. Мама затащила туда Витю, сама стала у двери. Над городом появились самолеты.
Витя, отодвинув доску, глядел на небо.
— Семнадцать, — сосчитал он и прислушался. — Бомбят завод Мясникова.
Это уже совсем близко, у самой товарной станции, там на заводе ремонтируют паровозы. А мне показалось, что бомбят наш дом. Я даже слышала, как воют
В двенадцать налет повторился. Шесть самолетов бомбили электростанцию.
Через два часа небо стало черным от самолетов. Рев стоял страшный. Я забилась в самый дальний угол сарайчика.
— … Двадцать четыре, двадцать семь, тридцать, тридцать один, — считал Витя.
Стреляли зенитки, рвались бомбы, гудели самолеты. Было страшно. Мне показалось, что земля сейчас расколется, не выдержит такого натиска.
— Один подбили, подбили самолет! — закричал Витя и распахнул дверь, чтобы все видели.
Самолет летел вниз, за ним тащился широкий черный хвост дыма. Послышался взрыв, и сноп огня взлетел высоко в небо.
Витя выскочил из сарайчика, но мама за руку втащила его обратно.
— Парашютисты над озером! — успел заметить он.
Спустя полчаса новая волна самолетов сбрасывала зажигательные бомбы.
Город пылал, окутался черным дымом, и слышно было, как трещит, бушует пламя и вокруг все рушится.
В этот день было еще два налета.
Четвертый день войны. Над городом летали только самолеты-разведчики. Город догорал. С узлом в руке к нам зашла попрощаться тетя Шура.
— Пойду до родных могил. Не поминайте лихом.
Они обнялись с мамой и расплакались.
Я вышла проводить тетю Шуру.
Молча мы прошли с ней по нашей улице. Тетя Шура поцеловала меня и пошла дальше, сгорбленная, старенькая. А я тихонько побрела домой.
Под ногами валялись обгоревшие обрывки газет, каких-то бумаг, принесенные ветром из города. Говорят, всегда во время пожара поднимается ветер. Можно себе представить, каким сильным был ветер, если бумагу из города принесло к Грушовке.
На углу Грушовской улицы я увидела Витьку и Славку, а рядом с ними военного командира. Они стояли и о чем-то оживленно говорили. «Ну и хитрецы! Просятся, чтоб их взяли в армию, — тут же догадалась я. — А мне ни слова. Эх, Витька, тоже мне брат. Вот сейчас подойду и попрошусь, чтоб и меня взяли». И я решительно направилась к ним. А они вдруг почему-то пошли на улицу Папанина. Потом Славка остановился, махнул рукой и, насвистывая, обратно повернул к Грушовской улице.
Ничего не понимая, я иду за Витей вслед, стараясь, чтобы меня не заметили. Витя остановился, что-то говорит командиру и руками размахивает. Лицо такое оживлённое. Потом опять они пошли дальше. У водокачки командир стал пожимать Вите руку, похлопал его по плечу. В это время подъехала военная машина, командир и Витя сели в нее. Машина развернулась и проскочила мимо. В этот миг я успела заметить Славкину стриженую голову.
Как же так? Ведь Славка ушел от них. Как он очутился в машине? Куда они поехали? Увижу ли я еще Витьку? Я тут же простила ему все свои обиды. Бегу домой вся в слезах и не знаю, что скажу маме.