Прощай, Лубянка!
Шрифт:
Я уже ничему не удивлялся. Полная оторванность Романова от реальной жизни, чванливая спесь, упование на голое администрирование снискали ему дурную славу в Ленинграде. Его не любили и презирали. О нем рассказывали анекдоты и похабные истории. А он действительно имел две тайные квартиры в городе и номер люкс в партийной гостинице рядом со Смольным. За ним было закреплено три государственных автомашины и еще одна специально для его жены. Из «Голубого зала» Гостиного двора ему привозили на дом весь ассортимент импортных товаров на выбор. На юбилей по случаю 60-летия партаппарат подарил ему часы в малахите стоимостью в несколько тысяч рублей. За казенный счет преподнес ему дар от имени Управления и Носырев — вазу, изготовленную по спецзаказу на ленинградском фарфоровом заводе.
Мне редко приходилось
А я долго не знал, что Романов страдает хроническими запоями, иногда на неделю выпадает из поля зрения «по болезни». Все вокруг делали вид, что ничего не знают. И даже Андропов, брезгливо относившийся к пьяницам, по-видимому, не был осведомлен об этом, когда назначал Романова секретарем ЦК КПСС, ответственным за оборонную промышленность.
Участник Отечественной войны, служивший шифровальщиком в штабе армии, Романов в мирное время получил специальность судостроителя, но почти сразу ушел на работу в партийный аппарат, где вырос до первого секретаря Кировского райкома партии. Далее его карьера развивалась по восходящей, но почти на всех этапах перекрещивалась с деятельностью органов госбезопасности и оборонных предприятий. Частым гостем Романова был министр обороны маршал Устинов, с которым Романов нашел общий язык, частично, видимо, сближала их и тяга обоих к рюмке.
Пагубное пристрастие Романова выявилось совершенно случайно. В отсутствие Носырева он позвонил в Управление и попросил меня навести порядок на хлебозаводе. Я никак не мог понять из разговора, чего он от меня хочет и какие меры должен принять КГБ на хлебозаводе. Тем не менее пообещал разобраться. Когда появился Блеер, я поинтересовался, что мог иметь в виду Романов. «Ах, — махнул рукой Блеер. — Он просто опять пьян. Не обращай внимания. Завтра он уже забудет, о чем просил». Так раскрылась тайна двора: король оказался не столько гол, сколько пьян. Неприглядное личное поведение Романова, дискредитировавшее его как коммуниста и руководителя, уживалось в нем с честолюбием и ненасытным желанием увековечить себя в истории. По его инициативе была начата «стройка века» — возведение дамбы для защиты Ленинграда от наводнений. Несмотря на возражения специалистов, игнорируя данные предпроектных исследований, Романов протолкнул через ЦК и Совмин проект строительства дамбы стоимостью свыше миллиарда рублей.
В 1980 году ко мне обратилась группа ученых с просьбой через возможности КГБ аннулировать решение высших инстанций. С цифрами в руках они доказывали, что перекрытие Финского залива превратит акваторию Невской губы в гниющее болото, насыщенное зловонными испарениями, Ленинград станет очагом инфекционных и канцерогенных заболеваний. По состоянию на 1976 год содержание ртути в Невской губе превышало допустимую концентрацию в 60 раз, нефтепродуктов — в 60-440 раз, солей тяжелых металлов — в 30-250 раз, фенолов — в 100–400 раз. С этими выкладками я пошел на доклад к Носыреву. Я не успел вытащить свои записки, как он, махнув рукой, прервал мой доклад: «Не лезь не в свое дело, Григорий Васильевич принял решение, и оно окончательно. Нечего слушать всяких крикунов».
Полнейшее отсутствие контроля как снизу, так и сверху порождало монументальную безответственность всего партийно-советского руководства города и области. Под стать Романову был и Лев Зайков, принимавший деятельное участие в подготовке проекта дамбы и неустанно аплодировавший «творческим инициативам» первого секретаря.
Романов потянул за собой в партийный аппарат старых дружков, помогавших ему пробиваться в люди. Среди них оказался бывший директор универмага Геннадий Букин, ставший со временем завотделом обкома и заместителем председателя горисполкома. Ленинградская милиция как-то пыталась подобраться к Букину, зная о его темных делишках. Даже «Правда» писала о нем как об укрывателе преступного элемента в ленинградской торговле, но всякий раз этому махровому хищнику, благодаря покровительству Романова — Зайкова, удавалось уйти от наказания. В Ленинграде шутили: Букин тратит ежегодно миллион на обеспечение собственной безопасности. Даже госбезопасности он не по зубам.
Другой «выпускник» романовско-зайковской «школы», заворготделом обкома Крихунов, пользуясь особым расположением Зайкова, за несколько лет сменил три квартиры, отремонтировав последнюю со сметной стоимостью около 20 тысяч рублей — по тогдашнему-то курсу! — за государственный счет. И это все делалось в городе, где миллионы людей все еще обитают в коммунальных квартирах, десятилетиями стоят в очереди на получение жилья.
Недаром говорят, что рыба гниет с головы. Громадный, с бесцветными навыкате глазами, Зайков отличался от своего патрона, пожалуй, только ростом. Сидя в президиумах, Романов подкладывал под себя подушку, чтобы не выглядеть карликом рядом с мэром города. Они по необходимости часто встречались в Смольном и потом, осоловелые, поздно вечером возвращались домой.
Зайков имел свои страстишки, одна из которых заключалась в отлавливании автомобилистов, превышавших скорость на дорогах. Однажды он чуть не загнал в кювет владельца «Москвича» за недозволенный акт обгона ленинградского начальства, приказал своему шоферу снять номера с машины незадачливого водителя и, торжествующе погрозив тому пальцем, предложил получить номера в милиции через месяц-два.
Как-то вечером я ехал с работы на дачу. Впереди со скоростью 70–80 километров в час шла старая «Чайка» с неизвестным мне номером. Моя машина спокойно обошла ее. Буквально через минуту с включенной сиреной «Чайка» на огромной скорости пронеслась мимо. Из окна ее, прикрытого черной занавеской, кто-то погрозил мне кулаком. Изумленный, я засмеялся и спросил своего шофера, кто это мог быть. Он пожал плечами: «Мало ли дураков на свете». В тот же вечер мне позвонил дежурный Управления КГБ и поинтересовался, ехал ли я в своей «Волге» по Приморскому шоссе два часа назад. Я в свою очередь спросил, в чем тут дело. «С вами хотел поговорить помощник председателя горисполкома», — сказал дежурный. «Дайте ему номер моего телефона, — предложил я. — Пусть позвонит». Звонка в тот вечер не последовало. Он прозвучал в полдень следующего дня. В трубке загремел бас Зайкова: «Вы вчера выполняли оперативное задание, обогнав мою машину на шоссе? Нет? А куда же вы гнали, разве не видели, что председатель едет? Не знали? Номера вам были незнакомы? Да, у меня есть и другие номера, но вы же видели, что идет «Чайка»? Не уважаете вы председателя, не уважаете. Ваш начальник такого себе бы не позволил. А вы вот из Москвы приехали, вам все можно… Нет, не уважаете вы меня… Нет». И Зайков бросил трубку, так и не дождавшись от меня извинений.
Через день Носырев созвал совещание руководящего состава. «Мне надоело выслушивать претензии со стороны обкома на обгоны их автомашин нашими начальниками. Я не буду называть имен. Они сами знают. Но отныне и впредь никому не дозволено обгонять автотранспорт, на котором следуют заведующие отделами, секретари и члены бюро обкома. Номера их машин вам известны. Виновные будут строго наказываться». С этими словами Носырев распустил собравшихся.
Чекисты шли и смеялись: нельзя подрывать ведущую и направляющую роль партии, надо следовать только по ее команде и сзади. Как выяснилось потом, аналогичную взбучку получили и работники исполкома, нарушавшие неписаное правило: партию не обгонять.
Сменив Романова на посту первого секретаря обкома, Зайков радостно приветствовал новое руководство Кремля в 1984 году. «Константин Устинович принял меня очень сердечно, — рассказывал Зайков участникам пленума обкома. — Он такой мудрый, такой понимающий человек. Он прекрасно знает проблемы нашего города. Я поднял вопрос о продолжении строительства дамбы, и он поддержал меня. Скоро выделят дополнительные ассигнования, и мы полным ходом развернем работы по перекрытию Финского залива. Это будет наша большая победа, товарищи».