Прощай, невинность!
Шрифт:
Она даже не моргнула.
— Вы говорите о его теле?
— Мне очень жаль… — мягко сказал Эдвард. — Да.
Софи кивнула:
— Он был… обожжен до неузнаваемости, но… но он сидел в тюрьме. Он носил специальную карточку с именем. Она… была пришита к одежде.
— Понимаю… — Тут Эдварду пришла в голову другая мысль. — Он был один, когда погиб?
Софи покачала головой:
— Наверное, до вас дошли слухи… Не верьте им, Эдвард. Мой отец был замечательным человеком. Его мать и сестра погибли, когда британские солдаты сожгли их деревню, он был тогда совсем мальчиком и плохо понимал, что происходит. Джейк О'Нил
Поскольку она явно не собиралась заканчивать рассказ, Эдвард мягко спросил:
— И что произошло потом?
— Он здесь преуспел. Начал как простой рабочий, но вскоре получил контракт на строительство. Конечно, мама на время оказалась вне общества… Он построил для нее… для нас… прекрасный дом на Риверсайд-драйв. И вскоре они уже вращались в высшем свете. Это была случайность, чудовищная случайность… но однажды сюда приехал один англичанин, лорд Каррингтон, отставной военный, который был тогда в том лагере, и он узнал Джейка О'Нила на одном из приемов. Он не только узнал отца, но и вспомнил его имя. Отец совершил глупость, не сменив имени, но ведь ему и в голову не могло прийти, что кто-то узнает его в Нью-Йорке.
— Это уж слишком невероятное совпадение, — согласился Эдвард, осторожно касаясь руки девушки. — Ваш отец к тому времени стал намного старше и выглядел совсем иначе.
— Ему было двадцать четыре, а мне около шести. Видите ли, он был очень молод, когда женился на маме.
— Мне очень жаль, Софи, — ласково сказал Эдвард, беря ее за руку.
Лишь мгновение она позволила ему держать ее руку, но потом отдернула ее.
— Мне было шесть лет, но я никогда не забуду того дня, когда он прощался со мной. — Софи с трудом улыбнулась. — Я была совершенно подавлена. Я не помню его слов, и он, конечно, не говорил мне; что уезжает навсегда, но я это чувствовала. Дети, мне кажется, вообще на удивление проницательны.
Эдвард серьезно кивнул, страдая за нее.
— Прошло меньше года, и его схватили и вскоре после того отправили в Великобританию, в тюрьму, за то нелепое преступление, совершенное им в порыве горя. А еще два года спустя он бежал, вместе с другим человеком… лишь для того, чтобы погибнуть в огне.
— Мне очень жаль, — повторил Эдвард. — А что случилось с другим человеком?
— Его так и не нашли.
Теперь Эдвард знал. Он знал. Он снова повернулся к портрету Джейка О'Нила. «Сукин ты сын, — подумал Эдвард, разрываясь между восхищением и гневом. — Так, значит, ты жив? Жив и скрываешься? И ты не хочешь повидаться со своей дочерью? Да как ты можешь оставаться вдали от нее? И почему ты следил за мной?..»
Джейк О'Нил смотрел на него с портрета золотистыми насмешливыми глазами.
— Эдвард…
Он обернулся и увидел огромные янтарные глаза Софи, ее бледное лицо.
— С вами все в порядке? — спросил он. — Я не хотел расстраивать вас.
— Мне всегда его не хватает, — просто сказала девушка.
И в то же мгновение Эдвард понял, что должен найти Джейка О'Нила и заставить этого ублюдка воскреснуть — ради его дочери. Почему-то Эдварду казалось, что это чрезвычайно
— Эдвард… — неуверенно произнесла Софи. — Так что же вы думаете о моих работах?
Эдвард взял девушку за руку и подвел к натюрморту с цветами. Еще раз всмотрелся в горящие краски.
— Вот это мне нравится больше всего. Даже не понимаю, как несколько цветков могут настолько взволновать.
— Мама видела эту работу в мае, — медленно произнесла Софи, и ее щеки чуть порозовели. — Она сказала, что это вообще не похоже на цветы, что пятилетний ребенок нарисовал бы лучше.
— Не могу поверить, что она такое сказала.
Глаза Софи сверкнули.
— Вы с ней не согласны?
— Черт побери, конечно, нет! Мне это нравится больше всего.
— Вам вообще нравятся мои картины?
— Очень нравятся. Вы просто великолепны, Софи.
Девушка опустила голову. Эдвард понял, что ей нечасто приходилось слышать похвалы в этом доме. Он отвернулся, прошелся по комнате, выглянул в окно, в сад. Но когда подошел к открытой внутренней двери, заинтересовавшись, что же находится во втором помещении мастерской, Софи неожиданно вскрикнула:
— Эдвард!
Это звучало как предостережение.
Он резко остановился. Софи сильно побледнела.
— Вы не хотите, чтобы я туда заходил? Но ведь там тоже ваша мастерская?
Девушка, похоже, была не в состоянии произнести ни слова.
Теперь уже Эдварда всерьез охватило любопытство, потому что он в очередной раз понял — Софи что-то скрывает от него.
— А что там, в той части студии, Софи?
Девушка открыла рот, но ни звука не сорвалось с ее губ. Наконец она хрипло выдавила:
— Там… там незаконченные работы.
Эдвард просто не в силах был устоять. Он шагнул к двери, слыша за спиной тихий стон Софи. Но на пороге второй комнаты Эдвард замер, потрясенный до глубины души.
Очевидно, работала Софи именно в этой комнате. Эта часть мастерской оказалась меньше, но сильнее освещена — одна из стен представляла собой сплошное окно от пола до потолка. И здесь почти ничего не было, если не считать большого портрета, стоящего на мольберте в центре помещения, и маленького столика, на котором громоздились тюбики с краской, палитры и кисти всех размеров. Очень сильно пахло маслом и скипидаром.
— Боже!.. — прошептал Эдвард, зачарованный. Она написала его!
И это была потрясающая работа. Холст как будто дрожал от напряжения, от насыщенного цвета, и Эдварду показалось, что его изображение может в любой момент шагнуть прямиком в комнату.
— Неужели я и вправду такой? — услышал он собственный голос.
Софи не ответила.
Эдвард подошел к портрету ближе и снова замер. В работе жила такая сила, такая страсть, что Эдвард был ошеломлен. И в то же время его охватила радость. Он повернулся, чтобы посмотреть на Софи, но девушка отвела взгляд. Она отчаянно покраснела.