Прощай, Питер!
Шрифт:
С другой стороны они до сих пор не встретили ни одного человека. Здания вокруг были темны и обесточены, машины стояли брошенными вдоль дорог, а сумеречное освещение создавало иллюзию, что из любого темного угла может надвигаться опасность. Как будто кто-то следил за ними из темных окон. От этого становилось не по себе. Никита и не ждал нападения. Он давно уяснил, что самым страшным зверем в темноте являешься ты сам, а все остальное сказки и выдумки. Он был готов дать отпор любой опасности, но сама обстановка вокруг была довольно нервной. А еще было очень
После площади свернули в парк и прошли его наискосок. Затем очутились на Среднегаванском проспекте, прошли почти до конца свернули налево – на улицу Шевченко. Дорога заняла около пятнадцати минут. За это время они успели основательно замерзнуть. Сырой порывистый ветер словно вдавливал капли дождя в их сосредоточенные лица. Холод, казалось, пробирал, до костей. Шли молча и довольно быстро. Лишь один раз Наташа стросила:
– Еще долго?
На что Никита ответил:
– Почти пришли.
Повернув на Шевченко они ускорились, Никита взял Наташу за руку. Ветер стал настолько сильным, что почти сбивал с ног и возможности глазеть по сторонам или говорить уже не осталось. Нормально идти можно было лишь опустив взгляд себе под ноги. Пройдя вдоль нескольких домов они свернули во двор. Затем повернули направо и направились к дальнему подъезду желтого пятиэтажного дома.
Дверь в парадное была открыта. Они зашли внутрь быстро и без размышлений. Чтобы не ждало внутри, оно не могло быть страшнее дождя и ветра бушеваших снаружи.
***
Внутри было темно. Окна в парадном подъезде дома 1905 года постройки давно заложили, ради пристройки лифтовой шахты. Лишь одно небольшое окно осталось на последнем этаже. Туда и предстояло подняться. Впереди было пять пролетов темноты. Отступать было некуда.
Было слышно, как дышит Наташа, как бушует ветер на улице и капли дождя дубасят в жестяной козырек. А еще их шаги, когда Никита нащупал перила и начал подниматься домой, увлекая за собой Наташу. Он все еще держал ее за руку.
Шли медленно. Никита знал свой подъезд и хорошо ориентировался в темноте, но про Наташу нельзя было так сказать. Девушка боялась отпускать руку Никиты. Перила были от нее с другой стороны и взяться за них нормально Наташа не могла. В результате девушка практически повесилась на Никите, вцепившись в него двумя руками. Они двигались очень медленно. Один раз Наташа почти упала, чуть не утянув за собой Никиту.
Мелькнула шальная мысль – постучать или позвонить в чью-нибудь дверь. Но Никита быстро от нее отказался. Он и раньше не особо общался с соседями, а кто мог открыть на стук сейчас думать не хотелось.
Поднялись. Дверь его квартиры оказалась закрыта. Ключей не было. В тусклом свете, проникающем в подъезд от единственного небольшого окна, виднелись две фигуры, сидящие на лестнице в тишине.
– Прости, что втянул тебя в это.
– Не извиняйся. Какая разница, сидеть здесь или в глухом лесу у огня? Вдвоем даже лучше. Если честно, меня пугает этот мир.
– А тебе удалось что-нибудь про себя вспомнить?
– Нет.
– Вот и я как будто начинаю забывать.
Дождь барабанил в небольшое оконце, ветер громыхал жестью на крыше, до которой оставался один пролет. Двое сидели на лестнице возле закрытой двери и не знали, что делать дальше.
***
Ветер бушует в Петербурге. Гроза носится над городом! Дождь заглядывает в каждую щель и выплескивает ее содержимое наружу! Безумные массы воздуха, гонимые со скоростью выше разумных пределов, кружат адовы хороводы, дребезжат стеклом окон и металлом крыш, завывают в трубах.
Будто кто-то умрет этой ночью. Посмотрит последний раз из под полуприкрытых век на этот мир, захочет набрать воздуха, но силы оставят его. И легкий холодок смерти поползет по ногам, приближаясь к горящему сердцу, остужая все на своем пути, принося покой и тишину.
Не будет уже детского смеха и солнечного света по утрам. Время растворится в липком небытии. Темнота сожмет своими лапами того, кто еще минуту назад так отчаянно цеплялся за жизнь. Чего боялся, кого любил, о ком плакал – где это все теперь? Иллюзия, миг. Маленький отрезок затерянный в вечности.
И хлопнет дверь, и раздадутся шаги, и острая игла пронзит остывающее сердце. И адреналин разбудит тело и толкнет душную кровь по венам рук, а чьи то сухие губы на лице покрытом щетиной вонзятся в бледный рот остывающего мертвеца.
И услышит он, возвращаясь назад, в полубреду: «Твой век скор! Ты никуда не уйдешь, конец твой известен. Так дрожи, трясись и плачь по ночам в свои последние минуты рассудочной жизни. Скоро ты снова и окончательно, навсегда окажешься здесь!».
И губы оживающего тела начнут шептать. Сначала тихо, потом все громче и громче, до спазмов, до колик и судорог, царапая ногтями пол, только одно слово: «Жить!».
Лишь спустя несколько дней человек этот сможет забыться. Теперь можно просто жить, дышать и радоваться. Радоваться снегу, который белым ковром покрывает землю, красивым фонарям, которые освещают город, кружке горячего чая, Коту и пока сохранившейся жизни.
***
Никита колотил в свои двери до тех пор, пока не стало окончательно ясно: никто не откроет и не придет на эти звуки. Наташа сидела на ступеньках и молча смотрела на капли дождя, которые становились более редкими, а затем и вовсе перестали падать на стекло. Ветер высушил маленькое окно. Время текло.
– Знаешь, – сказал немного запыхавшийся Никита, садясь с нею рядом, – Мне кажется, что здесь делать нечего. Ключа у меня нет, там тоже никого нет. Это совершенно точно. Если бы там кто-то был, я бы услышал из-за двери хоть что-нибудь. А значит и оставаться здесь нет никаких причин. Можно идти дальше. Вот только куда и зачем?