Прощай, принцесса
Шрифт:
— Надо отвезти домой сеньора Карпинтеро. Он живет на улице…
Я прервал адвоката:
— Высади меня в центре, Рохелио.
— Как скажете, шеф. Постараюсь выбраться отсюда побыстрее. Тюрьма всегда вызывает у меня приступы аллергии.
Я откинулся назад на сиденье. Машина бесшумно разогналась до ста тридцати километров в час, обгоняя поток движущихся к Мадриду автомобилей.
Придя домой, я развалился на софе и открыл пластиковую папочку, которую вручил мне Матос. Наугад вытащил один из листков дневника Лидии Риполь. Сверху стояла дата — запись была помечена прошлым годом.
Вот что я прочитал:
29 июня 1999 года
В этот раз я хочу рассказать об очень интересном событии, которое произошло со мной. Я познакомилась с ним. Я была на вечеринке, которую на своей загородной вилле «Лас Росас» устраивал Педро Асунсьон, программный директор нашего канала. Вилла просто прекрасна. Более пятнадцати гектаров занимают сады, а площадь трехэтажного особняка — целых семьсот квадратных метров. Там есть два бассейна, теннисный корт и даже небольшой зверинец, в котором обитают тигр по имени Марселино, безумно симпатичные и совершенно бесстыжие обезьянки и смешной жираф. Есть также аквариум с акулами и другими редкими рыбами, а в саду выстроен гигантский вольер, где собрано невообразимое количество экзотических птиц всех цветов.
Я уже слышала от Пилуки, что по всему Мадриду сейчас организуют вечеринки специально для принца, на которые приглашают тщательно отобранных девушек, чтобы принц смог найти себе невесту — непременно испанку. И этот праздник,
Но я в жизни не могла представить, что меня могут выбрать для участия в этом «параде невест».
Педро приехал ко мне на студию, отозвал меня в сторонку и прямо спросил, встречаюсь ли я с кем-нибудь сейчас. Я ответила, что сердце мое свободно и я не связана никакими обязательствами, а он пригласил меня на свою виллу в будущую пятницу. Он только настаивал, чтобы я ни в коем случае никому не рассказывала об этом приглашении, совсем-совсем никому, так как туда может приехать его высочество с друзьями. Я несказанно обрадовалась — какая же девушка не мечтает познакомиться с принцем?! Следующие два дня я не могла спать, придумывая, какое платье надену. В итоге я остановилась на очень простом наряде от Рокаморы, который удачно подчеркивает все мои достоинства.
Это была чудесная вечеринка. Она проходила на главной террасе, с которой открывается вид на горы. Еще там играл небольшой оркестр, и все было как полагается. Гостей съехалось человек тридцать или сорок, это были самые сливки общества, собранные с Мадрида, а может быть, и со всей Испании, так как я заметила там девушек из Астурии, Галисии и других частей нашей страны — всего десять или двенадцать, остальными приглашенными были актеры и актрисы, футболисты, деятели искусства и известные телеведущие.
Педро, как всегда, отлично все устроил. Элегантно сервированный шведский стол ломился от изысканных закусок, а среди гостей сновало бог знает сколько официантов с подносами, на которых стояли бокалы с напитками. Я познакомилась с Андреа, женой Педро, — потрясающе эффектной женщиной, в Италии она была актрисой. Она провела нас по парку к зверинцу, болтая так непринужденно, будто мы были знакомы всю жизнь. Правда, я быстро заскучала в саду и поднялась обратно на террасу, к гостям. Я жутко нервничала, но тщательно скрывала это и в тот день обрела много новых знакомых — все они были очень важными людьми, но разговаривали со мной так, будто я была из их мира, принадлежала к высшему обществу. Очень приятная и по-настоящему воспитанная публика.
Я уже стала думать, что принц с друзьями и не появится вовсе, потому что время шло, а его все не было. Но потом все случилось как в волшебной сказке, около двенадцати ночи в дом вошли трое мужчин и две девушки и остановились посередине террасы. Это были телохранители, и их появление вызвало переполох среди гостей. Затем мы увидели Педро и Андреа, которые сопровождали принца и его друзей. Гости начали аплодировать, а я больше всех. Его высочество был в простом сером костюме, небесного цвета рубашке и галстуке красных тонов. Он был гораздо выше, чем казался на фотографиях, и божественно прекрасен — ну прямо Джордж Клуни в молодости. Педро и Андреа начали представлять гостей, а принц подавал каждому руку, улыбаясь своей очаровательной улыбкой. Когда очередь дошла до меня, я оцепенела и стояла как чучело, не в силах вымолвить хоть слово в ответ. Я просто пожала ему руку, поклонилась и улыбнулась, потому что страшно волновалась. Сердце грохотало в груди, будто кто-то бил в барабан.
Все столпились вокруг него, так что, казалось, ему уже и дышать стало нечем. Особенно старались девушки, среди которых, надо сказать, были настоящие красавицы, одетые очень стильно, но все они наперебой трещали и улыбались принцу. Я жутко расстроилась, что никак не представилась ему, не сказала хотя бы самую простую фразу вроде: «Очень приятно, ваше высочество, я Лидия Риполь, журналистка» — или что-нибудь в том же роде. Чувствуя себя гадким утенком, я решила спуститься в сад. Прошла по лестнице и присела на одной из красивых деревянных скамеек, которые Педро так удачно расставил повсюду. Сюда доносились приглушенные и нежные звуки музыки, а я принялась думать о чем-то своем, и меня все больше охватывала грусть.
Он подошел сзади и присел рядом, это было так неожиданно! Я замерла, не смея молвить ни слова, а он сказал: «Привет, ты ведь Лидия Риполь, журналистка?» — «Да, ваше высочество», — пролепетала я. «Давай обойдемся без титулов, называй меня Фелипе, пожалуйста. Дело в том, что я видел твой репортаж из Ливана этим летом и хотел познакомиться с тобой. Знаешь, мне очень понравилась твоя работа». — «Благодарю». — «Это должно быть захватывающе, да?»
Потом он начал расспрашивать меня о работе журналистов в горячих точках, говорил о том, какое это достойное и важное занятие. Он интересовался, в каких частях Бейрута я бывала, а я, немного успокоившись, отвечала ему как могла, отметив про себя, какой он воспитанный, тонкий, внимательный и умеющий слушать собеседник. Целых пятнадцать минут, не меньше, мы провели, болтая, словно старинные друзья, а в это время за нами наблюдали мужчина в темном костюме и юная девушка — два телохранителя, укрывшиеся в нескольких метрах за стеной глицинии.
Я просто потрясена всем случившимся!
Следующая запись была сделана на другой день, 26 июня 1999 года:
Сегодня мне домой прислали огромный букет белых орхидей. Их привез на мотоцикле человек из Сарсуэлы, а еще он передал мне белый конверт. Вскрыв его, я не могла поверить своим глазам — принц приглашал меня завтра в оперу и прислал билет в центральную ложу. Он своей собственной рукой написал несколько слов на карточке: «Дорогая Лидия, не согласишься ли ты пойти с нами на „Риголетто“? Начало в восемь. Крепко обнимаю, Фелипе де Бурбон».
Думаю, я не смогу уснуть этой ночью!
Следующая запись была несколько более пространной и помечена 27-м числом того же месяца. Начиналось она так:
Хоть это будет немного нескромно с моей стороны, я все же расскажу о том, что случилось со мной сегодня в студии. Я пишу сейчас, находясь в буфете, где так и не смогла притронуться к еде. Здесь, как обычно, очень шумно, ребята веселятся и громко обсуждают новые кадровые перестановки на телевидении. Ах, если бы они знали! Я спокойно сидела на своем рабочем месте, редактируя текст сообщения об израильских атаках в секторе Газа, которые должны читать Гонсало и Мерче в двухчасовых новостях, когда в студию вошел Педро Асунсьон и положил руку мне на плечо. «Директор хочет поговорить с тобой, Лидия», — сказал он. Я ответила, что мне непременно нужно сократить репортаж об израильских атаках до пятнадцати строк, но он заявил, что за меня это сделает кто-нибудь другой, а я должна немедленно отправиться с ним к директору.
Мы вошли в кабинет генерального директора, самого Чуса Лампреи, там был и Манолито, шеф-редактор службы информации, мой непосредственный начальник. Увидев меня, генеральный поднялся из своего кресла и, очень приветливо улыбаясь, протянул мне руку. Манолито просто сиял.
Я пишу очень быстро, торопливо, так как в любой момент кто-нибудь из коллег может подойти с поздравлениями и увидеть дневник, а мне бы этого не хотелось. Оказывается, Чус вызвал меня, чтобы ни много ни мало предложить вести двухчасовые новости — программу с наибольшей зрительской аудиторией, кроме того, на этой должности зарплата вдвое — вдвое! — больше моей нынешней, да еще и обновление гардероба за счет телеканала. В первую секунду я буквально онемела, услышав его слова, — я всегда так реагирую на подобные эмоциональные встряски, — но быстро взяла себя в руки и ответила согласием, правда, сказала, что также хочу по-прежнему оставить за собой право выезжать в командировки за границу, например на Ближний Восток, чтобы не потерять журналистских навыков. Чус ответил, что не видит в этом никакой проблемы. Я могу делать свои репортажи, и они будут оплачиваться отдельно.
Наконец-то они поняли, что я способна на куда большее, чем переписывание поступающих из агентств сообщений. А началось все с того раза, когда прошлым летом я смогла отправиться в Бейрут благодаря
Кажется, слух о моем назначении уже распространился, и поздравить меня спешат коллеги во главе с Пилукой. И все это случилось в тот самый день, когда я иду в Королевский театр с моим принцем. На этом прерываю эту свою запись.
На последнем листочке стояла другая дата — он был написан через несколько дней, 1 июля того же года с добавлением: «три тридцать ночи».
Я не могу спать и не знаю, с чего начать рассказ. За эти несколько дней со мной столько всего произошло, что я до сих пор пребываю в некоторой прострации. В первую очередь хочу признаться, что я безоглядно влюбилась. Да, серьезно, я влюбилась, и, похоже, он отвечает взаимностью.
Но сначала расскажу о другом.
Я приехала в Королевский театр за двадцать минут до начала спектакля. Стоило капельдинеру увидеть мое приглашение, как он осыпал меня знаками уважения и проводил к ложе, будто я была королевой Испании. В дверях стоял полицейский, или может это был телохранитель, который почтительно поздоровался со мной и вежливо попросил разрешения досмотреть мою сумочку. Потом капельдинер отворил дверь в ложу и показал мое место. Центральная ложа была очень просторна, обита красной тканью. Я увидела семь удобных и элегантных кресел, поставленных в два ряда: четыре в первом и три во втором. В моем приглашении было указано крайнее место слева в первом ряду. Не могу даже передать, как сильно я тогда нервничала. Я начала разглядывать публику, сидящую в партере, и тотчас заметила, что многие поворачиваются, чтобы разглядеть того, кто находится в центральной ложе. Думаю, что, пока в зале горел свет, меня было прекрасно видно.
Потом наступил момент, когда погасли огни и уже должна была начаться опера, но никто больше в ложу не пришел. Я сидела как на иголках, думая, что перепутала время. И даже решила, что мне скорее всего следует уйти. Но как только стал раздвигаться занавес и оркестр заиграл начало увертюры, дверь отворилась, и вошел Фелипе, окруженный несколькими незнакомыми мне людьми. Я хотела было встать, но он мне не позволил, положив руку на плечо и одновременно с этим сказав «привет», потом наклонился, чтобы поцеловать в щеку. Я не могу вспомнить, произнесла ли я тоже в ответ «привет», потому что… Честно говоря, я просто этого не помню. Но зато прекрасно помню, как он приблизил губы к моему уху и прошептал: «Я рад, что ты пришла».
Весь первый акт я просидела в совершенном смятении, буквально в полуобморочном состоянии и, кажется, ни разу не шевельнулась. Я внимательно смотрела на сцену, но не помню абсолютно ничего из того, что там происходило. Я сама себе мысленно пообещала, что буду держать себя иначе — то есть постараюсь показать себя такой, какая я есть. Хочу надеяться, что мало-помалу мне это удалось.
Когда закончился первый акт и зажегся свет, публика в зале поднялась на ноги и начала аплодировать его высочеству. Он ответил на приветствие легким поклоном. После этого была задвинута портьера, отделившая нас от зала. Вошли два официанта с подносами, на которых стояли аперитивы, бокалы с разной выпивкой, кофе и чай. Фелипе спросил, не хотела бы я чего-нибудь выпить, а я поблагодарила его и ответила, что не отказалась бы от бокала шампанского, и он взял один для меня и один для себя. Он представил меня своим друзьям, которые, как оказалось, тоже были на празднике у Педро. Двое ближайших друзей принца были очень хороши собой и обладали особым шармом. Один из них, американец Стюард, учился вместе с его высочеством, другой, Альберто, был венесуэльцем очень знатного происхождения.
Мы болтали обо всем — о мотоциклах, опере, журналистике и шампанском, которое, как выяснилось, всем нам очень нравилось. Альберто сказал, что его семья владеет прекрасным островом всего в двадцати милях от венесуэльского берега, и пригласил нас туда. Принц посмотрел на меня и произнес: «Мы должны поехать, правда ведь? Это настоящий рай». Я с улыбкой ответила, что готова отправиться туда, когда ему будет угодно. Потом он спросил, не соглашусь ли я поужинать с ними в «Доме Лусио», и я ответила, что конечно хочу, а он начал с восторгом расписывать еду, которую готовит Лусио, — какая она простая, настоящая испанская, все продукты натуральные, именно это ему и нравится. В самом деле он был очень далек от всякого рода вычурности и фальши.
Все было прекрасно, я участвовала в общем разговоре на равных и потихоньку успокаивалась, с каждой минутой чувствуя себя все более счастливой.
Но я должна прерваться сейчас, так как страшно хочу спать. Продолжу в другой раз.
Содержание следующих страниц как-то ускользнуло от моего внимания. Думаю, в какой-то момент меня просто сморил сон.
В тот день Кукита был свободен, и я пригласил его на ужин в «Винный погребок» на улице Аугусто Фигероа, чтобы отпраздновать мой новый контракт. Мы уселись за столиком в глубине зала и заказали свои любимые блюда: Кукита выбрал свиную отбивную с кровью, а на гарнир взял печеную картошку, я же ограничился писто. [13] Сын Анхеля сразу же принес нам тарелки с салатом и кувшин вальдепеньяса, и мы спокойно попивали его. В заведении было еще довольно много свободных мест, хотя, как мы знали, в более поздний час, после половины одиннадцатого, оно бывает забито до предела. Это был отличный ресторанчик, славившийся, кроме прочего, вполне умеренными ценами.
13
Писто— испанское блюдо из томатов, перца, баклажанов и лука с оливковым маслом.
Мы с Кукитой далеко не в первый раз здесь обедали. Когда нам хотелось отпраздновать что-нибудь, мы непременно отправлялись в «Винный погребок». В тот раз на мне был абсолютно новый костюм, который всего за три часа сшил мне Хуанг-Китаец.
Закончив читать копию дневника Лидии, я в очередной раз набрал номер Асебеса — к сожалению, с тем же результатом, что и раньше: его телефон был все так же выключен. Потом я позвонил домой Элене Ортуньо. Она взяла трубку, и я услышал ее голос — холодный, как мрамор могильной плиты. Мы договорились встретиться следующим утром в одиннадцать часов в кафе-кондитерской на площади Пуэрта-дель-Соль в верхней части Ла-Мальоркины.
Именно тогда я решил сшить себе новый костюм — ведь единственному моему костюму уже исполнилось пять лет. Я позвонил Хуангу. Этот китаец привозил контрабандные ткани из своей страны, выдавая их за английские. Надо сказать, что в качестве они им не уступали, зато стоили гораздо дешевле. У Хуанга были все мои мерки, и я сказал ему, что костюм мне нужен к нынешнему же вечеру. Он явно обрадовался и заверил меня, что заказ будет исполнен в срок. Потом спросил, не растолстел ли я с тех пор, как он снимал с меня мерки. Я ответил, что остался таким же, как прежде, он уточнил, не нужны ли мне рубашки, я ответил, что пока нет. Тогда он пришлет мне к назначенному часу домой костюм и запасные брюки, и все это будет стоить десять тысяч песет.
Мы с Кукитой болтали, вспоминая самые яркие партии, в которых оба принимали участие, иногда мы уходили с выигрышем, а иногда и проигрывали, правда, второе случалось гораздо чаще. Кукита довольно быстро перевел разговор на свою любимую тему — он заговорил о женщинах и начал развивать собственную теорию о том, что в последнее время происходит с испанками. Согласно его выводам, воинствующий феминизм превратил их в существа холодные, нервные и не способные к нежности.
— Тони, они не желают обнять тебя, не говорят слов любви, не заботятся о тебе, они не могут создать домашний очаг. Эти бабы вкалывают как настоящие мужики и говорят только о проблемах на работе. Они впитывают подобную манеру поведения с молоком матери, Тони, а вот латиноамериканки… это совсем другое дело, Тони. Вот настоящие женщины от затылка до кончиков пальцев на ногах — ласковые, добрые, нежные…
Я прервал старого друга:
— Хочешь поработать на меня, Кукита? Сразу говорю, деньги есть — адвокат за все платит.
Я достал бумажник, вытащил оттуда пять банкнот по тысяче песет и положил их на стол рядом с Кукитой. Он вытаращил глаза и воскликнул:
— Провалиться мне на этом месте! И что я должен делать, Тони?
Потом он спрятал деньги в карман штанов, а я сказал:
— Я хочу, чтобы ты сходил по одному адресу на улице Эсекиеля Эстрады… Это в районе Вальекас. Может, ты запишешь?