Прощай, Россия!

Кьеза Джульетто

Но хроника противоречивых с виду альянсов и явно противоестественных конфликтов не была бы полной, если бы мы не рассказали о некоторых сценариях, которые обсуждались в Кремле, когда Борис Ельцин был в клинике. Сценариев, начавшихся еще до его операции, когда были основания опасаться близкой смерти, и продолжавшихся после операции, но уже более спокойно. Их можно было в любую минуту прекратить, если ветер переменится, и возобновить при необходимости.

Предположим, что Анатолий Чубайс задумал тогда стать президентом России. Предположение это было не таким уж необоснованным летом и осенью 1996 года. Но как ему, так и его высоким избирателям (Борису Березовскому, Владимиру Гусинскому, Михаилу Ходорковскому, Владимиру Потанину) было ясно, что он «не пройдет». Ни в какую. Только сумасшедший может поверить в подобную возможность. Что же тогда?

А тогда представьте себе следующий сценарий: Чубайс делает ставку на соглашение с коммунистами. Предложение: изменения в Конституции, предусматривающие расширение прав правительства и Думы и ограничение прав президента. Спрос: провести через Думу изменения в Конституции, отменяющие прямые выборы президента народом и избрание его, скажем (как в Италии), электоратом в лице депутатов обеих палат. Тогда «проходимость» Чубайса стала бы возможной при наличии большинства, состоящего из депутатов от НДР, коммунистов, жириновцев и купленных независимых разных мастей. Только такое большинство было способно дать две трети голосов для преодоления всех неодолимых барьеров, воздвигнутых в 1993 году с целью не позволить свергнуть Ельцина конституционным путем.

Слишком смелая гипотеза? Давайте вдумаемся: если эта гипотеза не сработала в отношении Чубайса (как бы коммунисты объяснили своим избирателям сговор с главным врагом?), то она могла бы сработать с Черномырдиным.

Он тоже «непроходной» на прямых выборах. Впоследствии мы увидели, что Ельцин предпочел для Чубайса карьеру будущего главы правительства, назначив его первым вице-премьером. Теперь не надо будет его избирать. А что касается поста президента – потом посмотрим.

И все же с уверенностью можно сказать, что вся эта чепуха с «реформаторами – консерваторами» и «хорошими – плохими» в предстоящие годы будет обыгрываться в большинстве газет, печатающих корреспонденции из Москвы. Вместо того, чтобы сделать усилие и разобраться в происходящем, на головы несведущих читателей опрокидывают вагоны идеологических оценок и ярлыков, которые, впрочем, сейчас уже вышли из употребления даже в Америке. Там, чтобы разглядеть различие между президентом-демократом и президентом-республиканцем, недостаточно простого увеличительного стекла, и такие категории, как «реформатор – консерватор» идут в ход независимо от того, к какой партии они принадлежат, а в соответствии с разными темами, обстоятельствами, ситуациями и, главное, телевизионными рейтингами.

Глава 10. Конец Советского Союза

В декабря 1991 года в Белоруссии, на одной из дач заповедника «Беловежская пуща», неподалеку от польской границы, собрались шесть человек. Целью встречи было подписание некоего свидетельства о политической смерти; правда, не все участники знали об этом, не все были в одинаковой степени уверены, что должны это сделать, и не у всех было единодушие в отношении использования подписанного документа. Как показали впоследствии их поведение и ход событий, никто из них не был в состоянии осознать, какие тяжелейшие и трагические последствия повлечет за собой подписание такого свидетельства о смерти.

«Мы… заявляем, что Советский Союз как субъект международного политического права и геополитическая реальность прекратил свое существование»25. Такова ключевая фраза документа, состоящего всего из трех страничек и написанного, – как стало известно впоследствии, – под диктовку бывшего преподавателя марксизма-ленинизма из Свердловска (ныне Екатеринбург), приехавшего в Москву вместе с Борисом Ельциным – бывшим первым секретарем Свердловского обкома. Геннадий Бурбулис – так звали этого человека – был в тот момент госсекретарем при Президенте Российской Советской Федеративной Социалистической Республики.

За каких-нибудь три недели могучий Советский Союз исчез из реальной действительности и вместо него появилось 15 отдельных «суверенных» и «независимых» государств. Некоторые из этих государств (а точнее – народов, или еще точнее – местных правящих верхушек) хотели независимости и давно за нее боролись. Но многие другие, пожалуй даже большинство из них, и уж конечно подавляющее большинство их населения, никогда не думали о независимости, не понимали даже, от кого им надо быть независимыми, и не имели ни малейшего представления о том, что значит быть независимыми: у них для этого не было ни человеческих, ни материальных ресурсов. Президент Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, которую тоже ликвидировали, чтобы потом эксгумировать в другой форме, символически получал в свои руки ядерную кнопку (формальная передача состоялась спустя несколько недель), а президент уже не существующего Советского Союза Михаил Горбачев в знак протеста подал в отставку, признав политическую смерть СССР, но заявив, что все происходящее обречет миллионы людей на хаос и анархию.

Сегодня, спустя пять лет после этого несомненно исторического события (а именно сейчас и пишутся эти строки), еще слишком рано делать глубокие и исчерпывающие выводы. В разные периоды истории человечества рушились и другие великие империи, и прошли десятки и даже сотни лет, прежде чем им удалось разобраться в порой чрезвычайно важных результатах и последствиях, отразившихся даже на территориях, весьма удаленных от тех, на которые распространялось их господство. Не знаешь, плакать или смеяться, читая порой выводы, к которым приходят политические комментаторы, дипломаты, наблюдатели, утешая себя мыслью, будто в сущности не произошло ничего такого уж важного. Ведь СССР прекратил свое существование без лишнего кровопролития и без великих трагедий. Ведь могло быть и хуже, самые плохие предсказания не сбылись и т. д. После гибели Советского Союза тоже должно пройти много времени, прежде чем можно будет оценить во всей полноте масштаб ее последствий. Пять лет – это всего лишь намек на пролог, этакие какофонические ноты, которые издают музыканты, сидя в оркестровой яме в ожидании дирижера и настраивая свои инструменты. Но и пяти лет достаточно, чтобы констатировать с полной уверенностью: мало, очень мало кому хотелось произносить заздравные тосты в связи с событием, происшедшим 8 декабря 1991 года.

Из трех глав государств, зафиксировавших этот факт политической смерти, только один – Борис Ельцин пока еще занимает свой пост. Но если судить по его физическому состоянию, у него вряд ли есть время и охота поднимать сейчас по этому поводу свой бокал. Остальные два – Леонид Кравчук и Станислав Шушкевич – соответственно президенты Украины и Белоруссии, в 1996 году были уже рядовыми депутатами своих парламентов. А три соучастника этой акции – тот самый Геннадий Бурбулис, премьер-министр Украины Витольд Фокин и премьер-министр Белоруссии Вячеслав Кебич – сошли со сцены и уже канули в историю.

Спустя пять лет значительная часть населения Советского Союза называет беловежский договор «злодейским» и считает, что пуща вблизи польской границы стала колыбелью «государственного переворота», осуществленного группой заговорщиков, которые, как полагают многие (возможно преувеличивая), были куплены Западом. Как свидетельствуют результаты опроса, проведенные в ноябре 1996 года Всероссийским центром исследования общественного мнения (ВЦИОМ), 65% россиян сочли, что ликвидация СССР «принесла больше вреда, нежели пользы». 11% придерживаются противоположного мнения.

В ту ночь, – как явствует из воспоминаний разных свидетелей, – шестерка много пила. И конечно не воду. Бориса Ельцина вынесли из зала его охранники, да и не ему одному пришлось прибегнуть к помощи приближенных, чтобы покинуть помещение, где происходила историческая встреча. И все же Ельцин торжествовал: подписанием этого документа он уничтожил человека, которого считал своим главным политическим противником. Михаила Горбачева. Очевидно, для него не было ничего важнее этого. Теперь уже с уверенностью можно сказать, что он кроме этого результата ничего не видел.

По случаю пятой годовщины со дня подписания договора Шушкевич в интервью российскому еженедельнику «Огонек»26 сказал, что во всем виноват Горбачев:

«Там не было наивных. Было ясно, что Борису Николаевичу больше всего мешает Горбачев». Шушкевич, как и некоторые другие, например Егор Гайдар, участвовавший в подготовке документа, задним числом признал, что тогда он «не ощутил величия момента». Что еще можно сказать о главе государства, принимавшем историческое решение такой важности? Нет смысла искать в этих воспоминаниях другие, более возвышенные мотивы, раздумья о судьбах народов и государств. Шушкевич не идет дальше жалких рассуждений, касающихся отдельных личностей, словно речь идет о выяснении отношений между забулдыгами в темном переулке какого-нибудь захолустного городка. Вячеслав Кебич тоже не лучше:«Мы были возмущены – говорил он, – поведением Горбачева и готовы были черт знает что подписать, лишь бы только от него избавиться».