Прощай, Византия!
Шрифт:
— Вызваны вы, Марк Александрович, к нам в связи…
— Я знаю, в связи с чем я сюда вызван, — перебил его Гольдер глухо.
— Должен задать вам несколько вопросов, важных для следствия. И хотел бы получить на них ответы, максимально подробные и правдивые.
— Я не приучен лгать, я отвечу на все ваши вопросы. Спрашивайте.
— Вам известно, при каких обстоятельствах была убита ваша бывшая жена?
— Мне известно, что на нее напали, ударили ножом. — Голос Гольдера звучал все глуше.
— А где именно это произошло, вы знаете?
— На дороге, ведущей к нашей.., к моей
— Откуда ехала?
— От меня. — Гольдер закрыл лицо руками, согнулся.
— Мы вас искали все эти дни, точнее не вас, а место, откуда она ехала. Искали и причину, по которой она вместе с малым ребенком ночью оказалась на пустынной дороге. — Колосов смотрел на его плечи, на его рыжеватый затылок. — Вы могли бы нам помочь, если бы пришли сами и все рассказали. — Что я должен был вам рассказать?
— Что случилось там, на даче между вами.
— Я не знал, куда и к кому мне прийти. Кто ведет следствие.
— Следствие ведет областная прокуратура, я веду розыск убийцы. — Колосов налил воды из электрического чайника в стакан. — Вот, выпейте. Успокойтесь.
— Я спокоен. — Гольдер провел ладонями по лицу.
— Так что же произошло между вами и вашей женой?
— Я забрал сына. Увез его к себе на дачу. — Голос Гольдера звучал по-прежнему глухо. — Я решил забрать его совсем. Она, Дуня, примчалась на дачу на машине поздно вечером. Мы поссорились. Она была в ярости — как я посмел… А я… Я думал, что я прав. Это была ужасная ночь. Но я и представить себе не мог, что…
— Вы забрали мальчика — откуда, когда?
— Она не разрешала мне видеться с Левой. Ее покойный отец, а потом и брат Костя с большим трудом заставили ее дать мне один-единственный день в месяц, когда я мог общаться с сыном. Это и был тот день.
— Вы приехали за мальчиком на квартиру вашей жены?
— Она не разрешала мне бывать там. Леву ко мне домой утром привезла Ира, младшая сестра.
«А Константин про это мне ничего не сказал, — отметил Колосов, — не хотел впутывать девчонку?»
— Я должен был встретиться с Ирой в пять часов. Мое время быстро истекло. Но я решил… Я давно уже собирался. Это не могло так дольше продолжаться. Мой сын… Лева.., он погибал с ней, она губила его…
— Ваша жена была плохой матерью?
— По-своему она любила Леву.
— Почему же тогда вы хотели отнять его?
— Потому что там у нее, в их семье, мой сын.., он просто погиб бы. Погиб бы, когда подрос, стал больше понимать. И я ничего уже не смог бы сделать, ничего изменить.
— Я не понимаю вас. Вы опасались за его жизнь — так, что ли?
— Не за жизнь. О его жизни я должен был думать тогда, когда отпустил их ночью одних. Идиот, болван. — Гольдер покачал головой. — Называется, увез ребенка, называется, спрятал, скрыл: она примчалась на машине, кричала, что я вор и подлец, что я украл ее сына, что она убьет меня за это.
— Она — вас?
— Она — меня. — Гольдер смотрел на Колосова. — А вы подозреваете, что это я убил ее там, на дороге?
— Скажите, Марк Александрович, в больших шахматах верят в случайности или исключают их? — спросил Колосов.
— Исключают. Однако верят.
— Во что, по-вашему,
— Я сам себя убить должен за то, что отпустил их ночью одних.
— Как же это вы отпустили их ночью одних?
— Я виноват.
— Только в одном этом виноваты?
— Только в этом. — Гольдер хрустнул пальцами. — Я виноват, что затеял все это в тот злополучный день. Мне говорили, меня просили, она просила меня…
— Кто вас просил?
— Зоя, сестра моей жены. Я должен был вернуть сына Ирке, нашей маленькой… Она приехала за ним ко мне, а я уже собирал вещи, уже вызвал такси. Ирка растерялась, позвонила Зое — это единственный человек в той семье, который.., который хоть сколько-то понимал меня, понимал, что и я тоже имею право на Леву, что я его отец… Я сказал, что забираю сына насовсем, что теперь он будет жить со мной, у меня. Зоя умоляла меня не делать этого, просила, но я ничего не желал слышать. Пришло такси, мы сели и поехали. Я думал, что мой сын теперь всегда будет со мной. А потом среди ночи на дачу нагрянула она, моя жена.
— Значит, о том, что вы забрали мальчика и увезли его на дачу, ваша жена узнала от своих сестер Ирины и Зои? — уточнил Колосов.
— Да, наверное, они ей сказали. Как же они могли не сказать? Она примчалась. Такой я ее никогда прежде не видел.., нет, видел, она и раньше со мной особо не церемонилась.
— Во сколько она приехала на дачу?
— Ночью, где-то около двенадцати.
— Где она оставила свою машину? Въехала во двор или оставила ее за воротами?
— Ворот я ей не открывал. Я вообще дар речи потерял, когда она вдруг возникла на пороге — Лева уже спал, я сидел на террасе. И тут вдруг — она.
— Что же произошло?
— Она съездила меня по физиономии, закричала, что я вор. Я пытался объяснить ей, что это мое решение, что я тоже имею право, но она не слушала, бросилась в комнату, подняла Леву и начала его одевать.
— Вы не пытались ей помешать?
— Как я должен был ей помешать? Тоже ударить?
Колосов смотрел на его руки — подковы гнуть можно этакими граблями, а он ладьи да пешечки по доске ими переставляет. Гроссмейстер… Надо же, этот парень гроссмейстер, шахматист. Что за люди — эти шахматисты? С чем их едят? Оказывается, и у них, в их шахматном мире, есть кое-что, кроме их любезных шахмат: семейные страсти, скандалы, разводы, споры из-за ребенка. Мог такой вот тип в запальчивости, в ярости, в пылу скандала ударить жену ножом? Другие, не шахматисты, но тоже мужья — могут. Сколько подобных случаев было. А этот? Этот тоже мог, что бы он сейчас тут ни говорил, какую бы лапшу ни вешал, как бы ни оправдывался. Как все было? Да очень просто. Евдокия схватила мальчика, понесла к машине, а он вполне мог схватить какой-нибудь нож со стола, догнать ее и ударить в спину — раз, потом еще раз, еще. Состояние аффекта или что-то близкое к нему.