Просчет невидимки
Шрифт:
– Слушай, ты, шкет! – вдруг пошел на Сосновского мужчина в фуфайке, сразу потеряв самообладание и здравое мышление.
Расчет оказался верным: мелкое хамство, не столько существенное физически, сколько выводящее из себя морально и эмоционально. Это как будто ты шел, а тебе подошли и нагло плюнули на пиджак. Просто так, из желания нахамить. «Только у этого типа, судя по роже, должен быть какой-то козырь, не только же он попер на меня с выпяченной челюстью. Что-то у него за душой должно быть и посильнее челюсти», – подумалось Михаилу. И он не ошибся. Его противник выхватил из рукава, как фокусник, короткий шланг, обмотанный на
Сосновский не стал ждать, пока этот человек займет позицию для нанесения удара или просто, размахивая шлангом, устроит перед собой непроницаемую веерную защиту. Да и времени уже не было на эти игры. Пора было заканчивать, пока ситуация располагает и пока ничего не усложнилось.
Мужчина размахнулся. Финка сама выскользнула из рукава Сосновского и плотно легла в его ладонь. Пока шланг летел назад для замаха, он успел с силой нанести удар носком сапога под коленную чашечку своему противнику. И, выбросив вперед левую руку, чтобы блокировать в области кисти возможный удар, Михаил всем корпусом ринулся вперед и снизу вверх молниеносным движением полоснул отточенным как бритва клинком по горлу жертвы. Перехватив руку мужчины, Михаил оттолкнул смертельно раненного человека к стене дома.
Тело еще падало, а он уже оказался перед вторым противником. Человек в пальто и с перекошенным от напряжения лицом все дергал и дергал руку из кармана. Там действительно был пистолет, и он зацепился за подкладку кармана. Он так и не успел вытащить оружие, когда Сосновский подсечкой под щиколотки опрокинул его на снег. Во время падения противник все же нажал в кармане на спусковой крючок, но выстрел, заглушенный подкладкой пальто, прозвучал так, что его, скорее всего, не услышали даже на соседней улице или в квартирах окружающих домов.
Сосновский уронил человека так, что тот упал лицом вниз. Михаил навалился на него всем телом и прижал его к снегу коленом. Рисковать и пытаться пробить одним ударом ватную подстежку зимнего пальто Михаил и не собирался. Он просто рывком со спины отогнул воротник пальто и с силой всадил лезвие финки противнику в шею у самого основания черепа. Оглянувшись по сторонам и удерживая все еще подергивающееся тело, Сосновский выдернул свое оружие из шеи незнакомца, старательно вытер с лезвия воротником убитого кровь и снова сунул в рукав куртки. Вокруг растекалась и впитывалась в снег кровь. Сплюнув, Михаил торопливо двинулся в сторону соседней улицы. Кажется, обошлось.
– Давай чайку, – предложил Шелестов, когда они разделись и уселись за стол под большим зеленым абажуром.
Дом был старый, трехэтажный, и в эту часть коридора можно было попасть по второй лестнице, что давало возможность лишний раз не попадаться на глаза соседям. Да и лампочка здесь почему-то всегда не горела. Лейтенант согласился попить чаю. Зябко потирая руки, он осматривал стены квартиры, на которых в большом количестве кнопками были прикреплены фотографии из жизни какой-то семьи. Чайник быстро зашумел на электрической плитке. Шелестов заварил чай и налил его в стаканы с подстаканниками.
– Ну что, Павел, давай говорить о делах. Время позднее, а дел еще у нас много. Шпион у вас в Горьком сидит, опытный, умный. Щупальца запустил к вам на завод.
– Да я в курсе, – виновато опустил голову Филонов. – Материалы из нашего конструкторского бюро к фашистам попали. Только вот я спросить хотел. А точно из нашего КБ? Ведь материалы из КБ на заводы уходят, на которых самолеты Лавочкина собирают. Может, оттуда?
– Не может, Павел, – строго сказал Шелестов. – И ты бы не привыкал мыслить таким образом. Это не твое дело, что там уходит с других заводов и уходит ли. Главное, чтобы ты за свой фронт отвечал и со стопроцентной уверенностью мог сказать, что у вас, в Горьком, утечки нет и быть не может, потому что работа по соблюдению секретности поставлена как надо. Можешь такое заявить?
– Не могу, – промямлил Филонов.
Он хотел еще что-то добавить, но покраснел и снова опустил голову. Но Шелестов заметил, хорошо понял, что покраснел лейтенант не от стыда, а от злости, которая полыхнула в нем сейчас, как факел. Так полыхнула, что горло сжало, слова не вымолвишь. Шелестов специально сгустил краски, чтобы этот молодой чекист не начал говорить, что к нему претензий быть не должно, не он тут главный, не ему решать, инициативу его душат, предложения его не принимаются. Не стал он этого говорить. Похвально! Не надо парня мучить, а то обида – плохой помощник делу, опыта у него мало, может и перегореть желание служить в органах, а парень, как говорил Карев, надежды подает.
– Промолчал? Молодец! – усмехнулся Шелестов и снова отхлебнул из стакана. – Ты прав, конечно. К тебе какие претензии. Но я ведь приехал не претензии предъявлять и слухи собирать, склоками заниматься. Я со своей группой приехал для того, чтобы помочь вам здесь на месте прекратить утечку секретных данных о разработках и поймать немецкого шпиона. Так что обиды и всякие ненужные эмоции в сторону, дружок. В голове только мысли о деле, и ничего больше. Договорились?
– Так точно! – вздохнул Филонов и посмотрел более уверенно.
– Давай рассказывай, какие версии у вас в работе с капитаном Морозом.
– Собственно версий у нас не так много. А уж если вы спросите пофамильный список подозреваемых, то там окажется всего один человек, и то только потому, что Иван Карпыч так считает. Вот кажется ему, что инженер Викулов, который погиб во время испытания авиационного двигателя, виновен в этом взрыве, что он вредитель и пособник немецкого шпиона.
– И где же сам шпион, по мнению капитана Мороза?
– Не на заводе. И он говорит, что нужно изучать связи Викулова, хотя связей у него никаких в Горьком нет, потому что он с дочерью приехал сюда с Урала всего полгода назад. Я проверял перекрестно его досье на Урале. Нет, не может Викулов быть ни вредителем, ни пособником врага.
– И даже не потому, что ты влюблен в его дочь? – напомнил Шелестов.
– Алина, между прочим, серьезнее других относится к соблюдению секретности и порядку в документообороте, – тихо заметил Филонов, а потом уже громче и с вызовом заявил: – Да, я люблю ее, и она меня любит. Но это никак…
– Ты не кипятись, Павел, – остановил Шелестов оперативника. – Люби кого хочешь, если твое сердце так хочет. Ты, главное, о деле думай постоянно, о работе своей. Ты чекист, а это долг превыше всех остальных. Не должно тебя ничто останавливать, если придется схватить врага или пособника врага за руку. Главное, чтобы у тебя любовь к Родине была сильнее, была на первом месте и ничто бы ей не мешало.