Прошедшее повелительное
Шрифт:
– А как ваш отец относился к миссионерам в Ньягате?
– Понятия не имею. Мне едва исполнилось двенадцать, когда я уехал оттуда. Мне едва исполнилось двенадцать, когда я последний раз говорил с отцом. Мальчики в этом возрасте редко считают родителей смертными, не говоря уже о расспросах на эту тему.
– Раньше вы говорили несколько иначе.
– Верно, – согласился Эдвард, злясь на себя. – Я помню, что он говорил мне насчет миссионеров, но не знаю, как он с ними поступал на деле. Я помню, как к нам на пост приезжали миссионеры и встречали хороший прием.
– Можете вы назвать кого-то из них?
– Нет. Это было так давно…
– А преподобный доктор Экзетер приходится братом вашему отцу?
– Приходился братом. Мой отец погиб, когда мне было шестнадцать.
Лизердейл подкрутил ус.
– Приходился вашему отцу младшим братом?
– Вовсе нет! Он гораздо старше.
– Есть ли у вас доказательства, мистер Экзетер?
– Я довольно хорошо знаю обоих.
– А документальные свидетельства?
Эдвард недоуменно посмотрел на него:
– Сэр, какое это имеет отношение к расследованию?
– Будьте добры, отвечайте на поставленный вопрос.
– Я полагаю, что возраст отца записан в моем свидетельстве о рождении. Боюсь, я редко перечитываю свое свидетельство о рождении.
Манеры! Он начинает огрызаться. Ему показалось или в глазах Лизердейла действительно вспыхнул огонек? Он сидит против света, так что трудно сказать наверняка.
– Когда британский подданный рождается в колониях, кто заполняет свидетельство о рождении?
– Полагаю, администратор округа.
– Значит, ваше свидетельство о рождении заполнено рукой вашего отца?
– Возможно. Обязательно посмотрю, когда выпишусь из больницы.
– Я спрашивал вас о возрасте вашего отца. У вас имеются доказательства вашей точки зрения непосредственно здесь, под рукой – ну, например, фотография?
Что за наглость! Лицемер чертов! Этот наглец рылся у Эдварда в кошельке, пока он лежал без сознания! Желание встать и одернуть его казалось просто неодолимым.
– У меня есть фотография.
– Не будете ли вы любезны показать ее?
Кипя гневом, Эдвард открыл тумбочку и достал кошелек.
– Только, пожалуйста, осторожнее. Она хрупкая, а это единственная сохранившаяся фотография моих родителей.
Лизердейл почти не смотрел на снимок.
– На ней ваши родители сняты в Африке?
– Да. Ее сделал кто-то из гостивших у нас и прислал ее нам еще до моего отъезда.
– Так когда она была сделана?
Куда клонит этот хитрый дьявол?
– В тысяча девятьсот восьмом. Мне тогда было одиннадцать, почти двенадцать.
– И как по-вашему, сколько лет мужчине на фотографии, сэр?
Не выпуская фотографии из рук, Лизердейл дал ее Эдварду, чтобы тот мог посмотреть.
– Около сорока, полагаю. Никак не пятьдесят. И наверняка больше тридцати.
Изображение и без того не отличалось четкостью, а за шесть лет в кошельке карточка основательно вытерлась, словно группа на веранде стояла в густом тумане. Лицо его матери закрыла тень. Вот он сам стоит перед родителями, застенчиво улыбаясь, рука отца покоится на его плече.
– Ваш отец – Камерон Экзетер, сын Орейса Экзетера и миссис Экзетер, в девичестве Мариан Камерон из Уолд-Холла, Вертинг, графство Суррей?
Эдвард плавал, и еще как. Ему даже показалось, что кровать под ним покачивается. Это похуже экзамена по геометрии. «Докажите, что треугольник А-Дэ-Цэ подобен треугольнику Дэ-Цэ-Ка…»
– Кажется, да. Я не знаю точно, где они жили, кроме того, что это было где-то в Суррее. Я даже имен их точно Не помню.
Лизердейл кивнул, словно ловушка захлопнулась.
– Их старший сын Камерон родился в тысяча восемьсот сорок первом году, мистер Экзетер. Значит, в тысяча девятьсот восьмом году ему исполнилось шестьдесят семь лет. Сколько, вы сказали, ему лет на фотографии?
Эдварду отчаянно хотелось пить, но он не решался брать стакан на случай, если у него дрожат руки.
– Сорок?
– Его мать, ваша бабка, скончалась в тысяча восемьсот пятьдесят пятом, почти шестьдесят лет назад.
– Боюсь, вы что-то путаете. Сложная это штука – арифметика.
– Ваш дядя видел эту фотографию?
– Не знаю. Я мог показывать ее, когда только приехал в Англию. Не помню.
– Постарайтесь вспомнить.
– Это было слишком давно. Я, право же, не помню, сэр. Что вы предполагаете?
– Я предполагаю, что мужчина на фотографии или не ваш отец, или ваш отец не тот, за кого себя выдавал.
Нет, в этом разговоре абсолютно нет никакого смысла! Это просто сети, чтобы запутать его. Эдвард в замешательстве провел рукой по волосам и понял, что весь вспотел. Он повернул голову, чтобы дать отдохнуть шее, посмотрел, как торопливо пишет в блокноте сержант, потом уставился в потолок в ожидании продолжения.
Когда он повернулся к Лизердейлу, тот снова невозмутимо подкручивал усы. Эдвард уже знал – это плохой знак. Впрочем, он вряд ли так уверен, как пытается казаться.
– Вы неплохо поработали, инспектор! – Он со стыдом услышал в своем голосе некоторую дрожь. – Увы, вас скорее всего дезинформировали. Вчера был отпускной день. Вы, наверное, телеграфировали сегодня утром в Сомерсет-Хауз или в министерство колоний, да? Уайтхолл должен сейчас стоять на ушах, это вполне естественно – вот-вот разразится война. Кто-то там ошибся, отвечая вам.