Прошлое никогда не проходит
Шрифт:
– Это верно, он меня на шаг не отпускает, ещё и Сонька проходу не даёт, днём нагуляется, а вечером изводит слежкой. Ни друзей, ни родственников ко мне не допускает, всех отвадила. По телефону, и то не даёт поговорить, сразу истерики закатывает.
– Она вообще не подзывает тебя к телефону, обругает, и бросает трубку. Вот я и перестала звонить, противно и унизительно. И на тебя обижалась, ведь ты же не её собственность, что за хамство! Неужели нельзя было поставить её на место?
– Да я и не знал, она с трубкой сразу на кухню убегает.
– Гриш, а помнишь, когда-то здесь была раздевалка Чистопрудного катка, и ты мне после катания оттирал онемевшие от холода ноги и приносил кофе с горячей булочкой.
Они молча доели, мысленно возвращаясь в
– За наше детство! Знаешь, я обожал ходить с тобой на каток! Ты так здорово каталась, а как кружилась, прыгала – глаз не оторвёшь, и я всегда хвастался тобой.
– Не болтай, и ты не хуже, мы ведь вместе в саду Милютина фигуркой занимались.
– Ну, до тебя мне далеко… Я на разряды не сдавал
– А помнишь нашего тренера? Ему тогда 68 лет было, а как он катался! И устали не знал.
– Конечно, помню, на него вечно уборщицы ругались, даже свет на катке гасили, а он и в темноте с нами занимался.
– Ладно, Гриш, допивай кофе, мне пора. Да и прохладно становится: все, кроме нас с тобой, во внутрь перебрались… Писать-то хоть будешь?
– Да разве я смогу не написать тебе, Женечка? Только куда, бродяга ты моя!? Ну, и ты не забывай меня, ладно?
– Мой адрес не дом и не улица, Мой адрес Советский Союз, как пели раньше… Теперь его, увы, не существует… Пиши Хатанга, до востребования. Ну, а потом в Москву, тоже лучше до востребования. А то, знаешь…
– Да понимаю я всё, Женечка.
4. Не бойтесь крутых поворотов
Отродясь такого не было, и вот опять.
Григорий расплатился с официантом, Женя ухватила его под руку, и они неторопливо побрели вдоль Чистых прудов. Гриша взял маленькую ручку девушки и ласково сказал:
– Будь осторожна, в непростые места ты едешь, да и времена сейчас тяжёлые… Женька, чтобы с тобой не случилось, и как бы это не было трудно, я тебя найду.
– Ты, Гришунь, не оставь моих, хоть морально поддержи, если что, не дай Бог. Правда, ты далеко будешь… Ну, хоть звякни им или напиши.
– Зря я тебя отпускаю… Меня ты, конечно, не послушаешь, так я твоим расскажу, как там несколько лет назад чуть не погиб отряд, и что с тех пор никто из Института туда не ездил. Тогда их хоть искали, всех поставили на ноги, звонили в Хатангу и требовали отправить за ними вертолёт. А сейчас всем всё до лампочки, сама знаешь, никто и не шелохнётся, лишний копейки не выделят – перестройка с капиталистическим оскалом, однако. Какой же я буду друг, если не предупрежу их?
– Только попробуй, ябеда! Я-то всё равно поеду, ты меня знаешь, зря будешь им нервы трепать.
– Увы, знаю, поэтому и молчу. Жень, а помнишь, как твоя мама называла меня своим будущим зятьком?
И воспоминания захлестнули ребят, ведь почти всю свою жизнь они прошли вместе, и сколько помнили себя, всегда были неразлучны, взрослые знали: где один из них, там и другой. Их семьи дружили, они то вместе снимали дачу, то ездили на море. Кампания взрослых состояла из нескольких семей, все дети играли вместе, но такой дружбы, как у них, ни у кого не было. Однажды Гриша взглянул на Женю, и неожиданно увидел, что она из озорной пацанки превратилась в прелестную девушку. Но только для неё он остался прежним: ведь девчата всегда мечтают о сказочных принцах, и Гришу в качестве такового она не воспринимала. Потом он, а через два года и Женя, поступили в разные институты, Гриша в «керосинку» (нефтяной) на геофизику, а она – в геологоразведочный. Началась другая, полувзрослая жизнь, и они стали видеться всё реже и реже.
– Гриш, а помнишь, мы с тобой на Чистых прудах грибы собирали? Знаешь, когда я выросла, ни разу их здесь больше не видела, как ни старалась! Родители до сих пор удивляются. Может, они видны только детям?
– Фантазёрка ты, Женька! А помнишь, как мы секретики делали? Закапывали под стеклышко какой-нибудь красивый фантик с фольгой, а потом хвастались друг перед другом.
– Ага, а ещё от врагов спасали.
– Сколько всего интересного мы тогда находили! И чужие секреты, и всяческие игрушечки, и мелочь, в основном медяки, а потом обменивались своими богатствами.
– Ты мне всегда всё без обмена дарил.
– Да и ты тоже. А сейчас что-то ничего не находится…
Вдруг Женя резко вырвала свою руку из Гришиной и, развернув его обратно, воскликнула:
– Зато теряется! Рюкзак! Ну, как же ты мог, Гриша…!? Бежим! Господи, пропади он – хоть руки на себя накладывай! На всякий случай, смотри внимательно на всех проходящих, вдруг увидим его у кого-нибудь. Я на веранду, где мы сидели, а ты в зал, спроси у официанта, ладно?
Всё это Женя проговорила на ходу, и затем быстро побежала в сторону кафе, наткнувшись на какого-то колоритного старичка с добрым лицом, которого чуть не сбила с ног.
– Извините, дедушка, я не хотела!
Он ласково прикоснулся к её руке и сказал тихо:
– Пустяки, деточка, всё это пустяки, главное не потеряй…
Женя, как заведённая, отвернулась, чтобы продолжить свой путь, но его слова заставили приостановиться на миг и поискать глазами странного бородатого дедушку, однако он словно испарился. Ловко перемахнув через ограду, отделяющую открытую часть кафе от бульвара, Женя подскочила к столику, за которым они сидели. Рюкзака нигде не было, у неё внутри всё похолодело. Она никогда не сможет вернуть такие деньги, как бы ни старалась, да и работать-то ей теперь будет негде: независимую и смелую, её с удовольствием затопчут трусоватые и бездарные директорские прихлебатели, ещё и посадят! Не верилось, ведь только что рюкзак был здесь, и вдруг – пустота, ни денег, ни билетов, ни будущего…. Как могла она отдать его в руки другого человека, хотя бы и Гриши!? Ведь отлично знала по полевому опыту, что у семи нянек дитя без глаза! С другой стороны, кому мог понадобиться видавший виды старый рюкзак, из которого выглядывают выцветшие полевые шмотки? Боже, сотвори чудо! Пусть сейчас войдёт Гриша с рюкзаком на плече! И как только они оба могли не заметить его на пустой веранде? Может быть, рюкзака уже там и не было, когда они уходили? А ведь за ними, похоже, следили… Господи, неужели всё!? Нет, нет, ведь на веранде, кроме них, никого и не было, а после ухода официанта Женя хорошо помнит, что достала оттуда сигареты. Вечно она всё теряет, растяпа! И Гришка такой же обалдуй оказался.
– Николушка, божий угодник, помоги мне, бестолковой дуре! – умоляюще повторяла она про себя, почему-то представив при этом дедушку, на которого налетела, в голове тут же всплыли его странные слова, и она пробормотала: «Эх, дедушка, для кого пустяки, а для кого вся жизнь на кану!» И тут Женя заметила силуэт стройной женской фигуры, стоявшей в другом конце веранды, спиной к ней, а лицом к багровому в сумерках заката пруду. Было уже почти темно, только сквозь приоткрытую в помещение дверь проникал свет. Неожиданно на обоих этажах стеклянного кафе вспыхнули цветные лампочки, и пруд тоже, казалось, зажёгся отражёнными разноцветными огоньками, женщина вздрогнула и повернулось лицом к Жене. На веранде стало ещё темнее, и она совсем не видела лица незнакомки, лишь заметила на ней очень красивый, черный с алой отделкой, костюм и прелестную шляпку такого же цвета с темной густой вуалью: казалось, дама возникла вместе с багровым закатом и растает, как только солнце уйдет за горизонт. В руках у неё была крошечная красная сумочка, которую она сжимала маленькой ручкой в черных кружевных перчатках, и Жене было как-то неловко спрашивать у этой Прекрасной Незнакомки, будто сошедшей со страниц блоковского «Кабачка», о своём замусоленном бесформенном рюкзаке.