Прошлое в наказание
Шрифт:
Вот уж в чем я сомневался, так в этом. Продолжать разговор было бесполезно – каждый упрямо стоял бы на своем. Я глянул на Настю. Она сидела с хмурым видом, глядя перед собой. Мне стало неловко, что я в Новый год затеял вместе с Эдуардом столь сомнительный разговор.
– Как там наши дети? – с деланым оживлением обратился я к ней. – Что-то подозрительно тихо в соседней комнате.
Настя спокойно глянула на меня:
– Давай посмотрим.
Она поднялась, направилась к двери, а я – следом за ней. Кирилл и Василий играли в железную дорогу: на полу были разложены кольцом рельсы, по которым ходил небольшой паровоз с вагонами, в одном месте стояла станция. У Кирилла такой роскошной игры не имелось. Он настолько увлекся происходящим, что не обратил на меня и Настю никакого внимания.
– Как дела в славном Институте государства и
– Нормально, – отвечала она, глядя на сына. – Работаем.
– Ты уже втянулась в научную работу?
– Да. Спасибо.
– Нравится?
Ее лицо приобрело задумчивый вид. Немного подумав, она кивнула:
– Нравится.
– Ну и прекрасно.
Мы вернулись за стол. Дальше разговор не клеился. Но я не спешил покидать семейство брата, понимал, что будет непросто увести Кирилла сейчас. Да и от Насти не хотелось уходить. Мы смотрели по телевизору эстрадный концерт, неспешно пили чай с тортом, добавляя время от времени на пару с Эдуардом по рюмочке доброго французского коньяка. Непривычное для меня времяпрепровождение не казалось мне утомительным. Было уже совсем поздно, когда я привез Кирилла домой. Он заснул в машине. Пришлось нести его на руках.
Вскоре в Администрации президента сменилось начальство – Борис Николаевич назначил руководителем Филонова. Мы были с ним знакомы еще с девяностого года, когда он стал секретарем Верховного совета РСФСР. Я смог попасть к нему на третий день. Он встретил меня посреди большого кабинета. Пожав мне руку, вернулся за внушительный рабочий стол, оставшийся еще со сталинских времен. Я занял место напротив и тотчас начал объяснять недопустимость того, чтобы федеральная власть поддерживала одну из сторон в конфликте между ингушами и осетинами. С мрачным видом выслушав меня, Филонов негромко проговорил:
– Согласен с тобой. Ситуация недопустимая. Надо ее выправлять. И немедленно… – Тут его худощавое лицо резко оживилось. – Слушай, иди ко мне советником. Будешь заниматься решением таких вопросов.
Сергей Александрович был мне симпатичен, и поработать с ним я не считал зазорным, но все-таки не стал с ходу соглашаться:
– Мне надо подумать.
– Думай. Но недолго. Работы слишком много.
Через день я стал советником руководителя Администрации. Первым делом занялся конфликтом в Пригородном районе – полетел туда. Я не встречался ни с ингушами, ни с осетинами, прекрасно понимая, что услышу от них. Я говорил с командирами частей, расположенных там. И очень быстро понял: проблема решается в Москве. Спешно вернувшись, подготовил встречу Филонова с большими военными и милицейскими начальниками. Они получили вразумительное указание сохранять нейтралитет, не вставать на чью-то сторону. Затеплилась надежда на изменение ситуации.
Филонова, как и президента, прежде всего волновало то, что происходило в Верховном совете. Оттуда исходила угроза власти да и миру в стране – призрак гражданской войны вновь витал над Россией.
Белый дом, не тот, который в Вашингтоне, а наш, куда более крупный, расположенный на берегу Москва-реки, превратился в штаб непримиримой оппозиции. Как в августе девяносто первого. Только теперь там располагались наши враги, те, кто горел желанием скинуть Ельцина, лишить его власти.
Я вовсе не боготворил президента, понимая, что он родом из партийной верхушки, управлявшей СССР, что весь его опыт не слишком подходит для строительства демократического государства и рыночной экономики. Но кто имел нужный опыт? Не было таких. Разумеется, Ельцина избрали, потому что так сложились обстоятельства, потому что избирают не тех, кто лучше, а тех, кому судьба дает шанс. Академик Сахаров не мог стать президентом. У него была другая роль – нравственного ориентира. Поэтому я относился к Ельцину как данности. В отличие от многих моих соратников по демократическому движению. Один из них, когда я высказал замечания в адрес президента, прямо-таки взорвался: «Ты кто такой по сравнению с ним?! Какое право ты имеешь критиковать его?!» А я считал, что имею. Хотя и делаю с ним общее дело. Вернее, именно потому, что мы делаем одно дело, столь нужное людям, стране.
У Ельцина были свои сильные стороны. Он умел учиться. Один раз я доказывал ему необходимость контактов с новыми профсоюзами. Борис Николаевич колебался – было ясно, что он не разбирается в этом вопросе, не понимает нужность и важность таких организаций. Я убедил его в этом, но он попросил дать
Эта встреча была одной из тех, что мне удалось реализовать. Самой многочисленной стала другая, с представителями Общероссийского комитета демократических организаций России, созданного как раз для поддержки Ельцина в его противостоянии с Верховным советом, началом которого стал декабрьский отказ народных депутатов утвердить кандидатуру Гайдара на посту премьер-министра. На ту встречу в Грановитую палату пришли более ста человек, представлявших самые разные общественные организации. Сокращенное название у комитета получилось ОКДОР, и Ельцин, выступая, сказал, что в таком названии слышится что-то дорожное, близкое ему. Просил поддержать его на предстоящем референдуме. А в ответ услышал ту формулу, которая потом заполонила страну: «Да. Да. Нет. Да». Это были правильные, на наш взгляд, ответы на четыре вопроса референдума: «Доверяете ли вы президенту? Одобряете ли социально-экономическую политику? Считаете ли необходимым проведение досрочных выборов президента? А досрочных выборов народных депутатов?» В апреле мы победили – большинство ответило, как надо. Но это не прекратило противостояния. Наоборот, обострило. Мирное будущее оставалось под вопросом.
Я понимал, что необходимо постоянное взаимодействие с общественными организациями. Дабы обеспечить его, еще в прошлом году я придумал Общественную палату из представителей разных объединений, союзов, движений. Лев Сухатов, помощник президента, выслушав меня, в сомнении покачал головой: шеф навряд ли оценит столь непривычную для него идею. В январе я поделился ею с Филоновым. Он обещал подумать. И конечно, забыл в суете дел. Когда я через два месяца напомнил ему, озабоченно проговорил:
– Ты подожди. Не спеши. Не до этого сейчас… – Немного поразмышляв, продолжил: – Давай-ка мы лучше твои предложения приспособим для более актуальных целей. Я сейчас приступаю к подготовке Конституционного совещания. Давай-ка мы твои предложения приспособим для совещания.
Я был не против опробовать идею в такой форме. Немедленно взялся за дело. Как и две мои сотрудницы – Ира и Валя, оставшиеся со мной еще со времен работы на референдуме в Татарстане. Ира в прежние времена трудилась в «почтовом ящике» – предприятии, производившем военное оборудование, в качестве инженера. Дотошная, старающаяся проникнуть во все детали, – более надежного сотрудника я не знал. Очень привлекательная брюнетка средних лет с неудавшейся личной жизнью: она была замужем, но с мужем развелась, а детей не заимела. Для нее не существовало ничего, кроме работы, на которую она приходила рано, а уходила совсем поздно. В отличие от нее толстушка Валя была замужем, частенько опаздывала на работу и старалась побыстрее убежать домой. Она любила получать четкие задания, дабы не мучиться размышлениями, лишний раз не напрягать извилины, хотя все оговоренное исполняла прилежно. Втроем мы принялись подбирать общественные организации, налаживать контакты. Общественная палата должна была включить в себя двести пятьдесят человек, уважаемых, представляющих самые разные сферы общественной деятельности, – творческие союзы, корпоративные, ветеранские, экологические и прочие организации.
За повседневной суетой, съедавшей и время, и силы, я не забывал о Насте. Я понимал, что это нехорошо, но любую возможность побывать в Институте государства и права использовал для того, чтобы повидаться с ней. Пусть для короткого разговора. Один раз мы пошли пообедать в расположенный неподалеку, в начале Старого Арбата, ресторан. Настя была чересчур задумчива, напряжена. Больше молчала, чем говорила, смотрела в сторону. Потом вдруг спросила:
– Тебе не кажется, что мы стоим на пороге гражданской войны?
Признаться, я опешил – вот что тревожит ее. Пробормотал:
– Есть такая опасность.
– И что? Опять жертвы? Опять свои будут убивать своих?
Опасность гражданской войны была реальной. Но я не хотел пугать Настю.
– Думаю… в наших силах избежать такого варианта развития событий… Уверен, до гражданской войны не дойдет.
Она глянула на меня тихими глазами, в которых надежда мешалась с неверием, и промолчала. А я ощутил себя обманщиком.
В другой раз, когда мы стояли у окна в коридоре института, она после долгой паузы вдруг посмотрела на меня с тревогой и спросила, смущаясь: