Прошлое в наказание
Шрифт:
Сухатов посмотрел на меня с осуждением:
– Тебе совсем наплевать на то дело, которым ты столько лет занимался?
Что я мог ответить?
– Мне вовсе не наплевать на то дело, которым я занимался. Но я считаю в высшей степени важным остановить военные действия в Чечне. Я абсолютно уверен: то, что творится сейчас там, мешает нашему общему делу. Сильно мешает.
Сумрачно помолчав, Сухатов выдавил:
– Ладно. Иди.
Конференция состоялась в середине марта. Удалось придать ей полуофициальный статус. Вели ее заместитель председателя Совета Федерации Рамазан Абдулатипов и Сергей Ковалев.
Глава третья
Настя
Она сидела напротив. Я не мог отвести глаз от ее лица, такого знакомого – и незнакомого. Что-то новое проявилось в ней: она будто набралась солидности и одновременно какой-то вселенской грусти.
– Погибло столько людей. Заложники. Чем это закончится?
– Думаю, предпримут штурм. Тут без вариантов.
– Будут новые жертвы.
– А что делать? Уступить их требованиям для нашей власти – значит проявить слабость. Люди продолжат гибнуть, потому что нельзя проявлять слабость. Смешно, хотя совсем не до смеха.
– Что они требуют? Собственно говоря, я потому и попросила тебя найти для меня время, потому что хочу узнать, что они требуют? По телевизору и в газетах самое разное звучит.
– Они требуют полностью прекратить военные действия на территории Чечни. Для этого захватили больницу в Буденновске.
Сумрачно помолчав, она выговорила с какой-то беспредельной усталостью:
– К сожалению, в этом есть логика. На территории Чечни их не слышат, они пришли на территорию России… – Глянула на меня с некоторой поспешностью. – Я их вовсе не оправдываю, я пытаюсь объяснить, почему они решились на такое.
И вновь замолчала. Стоило переменить тему. Я поинтересовался:
– Как там Василий?
– Сейчас с мамой на даче… Василий меня расстраивает, – совсем с другой озабоченностью говорила она. – Учится кое-как. Прилежания ни на грамм.
– Что ты хочешь? Ему только-только девять исполнилось.
– Некоторые в этом возрасте уже определяются со своим будущим. Или, по крайней мере, пробуют себя в разных призваниях.
Я снисходительно усмехнулся.
– Не преувеличивай. Таких совсем немного. Что ты хочешь от человека в девять лет?
– Но твой Кирилл ходит в студию рисования и еще занимается английским языком.
Тут я рассмеялся.
– Да, он вдруг увлекся рисованием. Только я не знаю, надолго ли? Что касается английского… Это следствие его желания путешествовать по миру, когда он вырастет. Марина ему постоянно твердит: без языка бесполезно ездить по миру. Хочешь путешествовать – учи. Учит. А если ему расхочется?
Настя ничего не сказала, взяла чашку, – я проследил за ее тонкими пальцами, – допила уже порядком
– Не полетишь в Буденновск?
– Хотел. Не пускают. Туда более серьезные люди полетели.
Настя кивнула, машинально. Я грустно улыбнулся – получалось, что она одобряет участие более серьезных людей в разрешении конфликта. Она не заметила моей реакции.
– Прости, что отвлекла тебя от важных дел.
– Ну что ты все время извиняешься? Хорошо, что отвлекла. Мы с тобой давно не виделись. Разве это не серьезный повод? А важные дела подождут… Мне приятно было увидеться с тобой.
Слабая улыбка высветилась на ее лице, впервые за нашу встречу.
Покинув кафе, мы вышли под июньский денек, не слишком яркий, но вполне приемлемый в первый месяц лета. Не хотелось возвращаться в Кремль, хотя меня действительно ждали срочные дела.
– Идем в Александровский сад, – предложил я. – Немного прогуляемся.
– Мне пора на работу, – слабо возразила она.
– Зайти в Александровский сад – совсем небольшой крюк для тебя.
– В принципе, да… Ладно, идем, – несколько рассеянно согласилась Настя.
Вскоре мы повернули направо. Тверская подставила нам свой широкий тротуар, довольно грязный, с бумажками и окурками. Проплыли мимо витрины и большая двойная дверь театра Ермоловой. Афиши сбоку от входа сообщали о скорых спектаклях. «Давно я не был в театре», – подумалось мне. И тотчас родилась идея.
– Уже много лет не ходил в театр. А ты?
– Я – тоже.
– Может, сходим? Найду что-нибудь стоящее, закажу два билета.
Она глянула на меня растерянно, словно я застиг ее врасплох. Ответила не сразу:
– Давай…
Бесконечный подземный переход вывел нас к Историческому музею. Неспешным шагом мы направились к входу в Александровский сад. Когда шли по боковой, ближней к Манежной площади аллее, проговорил с подчеркнутой мечтательностью:
– Здесь меня выгуливала моя бабушка с маминой стороны Эмилия Марковна. Мне было тогда три года. Я постоянно убегал от нее, прятался. Она ворчала: «Невыносимый ребенок». Потом говорила моей маме, как со мной тяжело. Кажется, недавно было, но сколько лет прошло… Время летит. Старая-старая истина… – Озорной запал появился во мне. – Знаешь, можно считать, что мы постоянно передвигаемся по координате времени – катимся и катимся в одном направлении. А можно представить, что мы стоим на месте, а мимо нас мелькают минуты – бегут, бегут, бегут… А потом – бац! – больше не бегут.
– И в чем разница? – на ее лице не было и намека на улыбку, скорее недоумение.
Вопрос огорошил меня – все ясно вроде бы.
– Ну… в одном случае движемся мы, а в другом – время.
– Никакой разницы. Все зависит от того, что выбрано за точку отсчета.
Ее логика была безупречна – шутка не удалась.
Я не обманывал – Эмилия Марковна действительно приводила меня гулять к кремлевской стене. И сердилась, когда я убегал от нее, прятался в кустах. И жаловалась дочери, моей маме. А на следующий день мы опять приходили сюда. И время взаправду летело быстро, хотя непонятно, зачем ему это надо. Я понимал, что мне хочется удивить женщину, идущую рядом со мной, произвести на нее впечатление. Так ведут себя подростки.