Прошлое в настоящем
Шрифт:
Дядя Федор на девушку даже не взглянул. Уныло поднялся со стула и поплелся к выходу. Ну и ну! Она от него ожидала большего.
«Наверное, передумал под конец, жаба задушила. Конечно, чужой, малознакомой девке комнату за так сдавать! Сплошной убыток! Жадина! И что мать в нём нашла?!» Таньку охватил злой задор. Какой бы он интеллигентный и верующий ни был, всё равно слизняк! Дрожит весь, явно боится чего-то! Сейчас выйдем – спрошу!
Но на улице мужичок так припустил, что она едва поспевала следом. В автобусе двух свободных мест рядом не оказалось – и опять не получилось поговорить. Таня глядела в окно на яркую, свежую зелень, синее небо и пыльные домики. Мир был солнечным и прекрасным, казалось, вот-вот произойдет что-то необыкновенное, радостное! Она так старается, чтобы всё было хорошо. Папа
Татьяна быстро вскочила с места, опасаясь, что ее спутник может улизнуть куда-нибудь, – и ищи его потом. На остановке пришлось долго стоять, ожидая, пока все пассажиры полудохлыми улитками выползут из автобуса. Федор оказался самым последним; испуганно озираясь, вылез из дверей, поискал глазами будущую падчерицу, а найдя – еще сильнее расстроился, подошел и тихо промямлил:
– Я хотел тебе сказать… Понимаешь…
– Понимаю! В чём же дело?
Он замялся, схватил девушку за руку и потащил к подземному переходу. Они снова бежали в толпе, теперь по направлению к серым, облезлым пятиэтажкам. Таня отчаянно силилась запомнить дорогу на случай, если «этот тип» внезапно сбежит, бросив ее одну.
Так, справа длинный серый пассаж – дурацкая барахолка, как почти у каждой станции метро. Слева старый кирпичный дом с аптекой на первом этаже. Федор вдруг дернул ее влево и потащил между зданиями по довольно широкой асфальтированной дороге, затем резко свернул в ближайшие кусты, прошлепал по единственной луже и в изнеможении рухнул на скамейку.
– Понимаешь… она, она…
Таня насторожилась.
– Не пускает! – с усилием выпалил он и, вздохнув, как нашкодивший школьник, помолчал немного, будто набираясь сил, а потом – его точно прорвало: – Понимаешь, история такая запутанная! У меня зимой дед объявился… двоюродный. Якобы дядька матери моей по отцу. Я очумел просто! Мать в сорок четвертом родилась, от «победителя», бабка одна ее воспитывала. Про папашу молчала, как партизан! Даже фамилии, имени ни разу не назвала! Люди старой закалки, понимаешь, молчать умели, слова лишнего не вытянешь! Вот и мать об отце не вспоминала ни разу. Ну не было его никогда – и точка. И о чём говорить-то, связь случайная, фронтовая, когда наши село от фрицев освобождали.
Федор отдышался немного и снова затараторил:
– Тут вдруг, как гром средь ясного неба, звонок… и история дурацкая. А спросить не у кого, мамы уже два года как нет. – В голосе его почудился всхлип. – Встречу мне назначили в кафе на Никитской, место дорогое, солидное. Подошли двое: один представительный такой, в очках, не то секретарь, не то нотариус, а другой – старик древний, за девяносто, жизнь едва теплится, а сам властный, слова сказать не дает. Сразу видно – хозяин! Не моего уровня люди, что, думаю, им от меня нужно? Мысли всякие полезли, еще «обуют» как-нибудь изощренно. Уйти хотел до разговора, но не пустили… Дескать, воля умирающего – закон, и баста! – Федор совсем погрустнел. – Человек я робкий, спорить не умею, да и что с меня взять – только комната есть в коммуналке в Балашихе, и та по соцнайму. Да и церковь учит: «Не осуждай никого! Людям помогай!» А эти двое вроде ничего от меня не хотят, напротив, квартиру бесплатно предлагают, в обмен на обязательство за старухой ухаживать. Я всё подвох искал: что, мол, кроме меня желающих не нашлось? Говорят: «Наследник ты ее законный!» Я, признаться, не поверил, но отказать не посмел. Значит, на то воля Божья! Дар свыше! – Федор елейно закатил глаза. – И, по правде сказать, при моей зарплате из недвижимости можно только собачью конуру купить, и то в рассрочку. А тут квартира целая! Бумаги сразу же оформили, готово у них всё было, будто согласие мое – пустая формальность. Документы, ключи от квартиры оставили и смылись. Я искать пытался, по телефону звонить – бесполезняк. Конечно, имя, фамилия, место прописки старика указаны были, но, когда через месяц знакомый хакер пробил его по базам, дед уже помереть успел. Вот такой вышел Микки-Маус! – Он неловко усмехнулся над нелепым своим словцом и продолжил: – С документами оказался полный порядок, а вот с бабкой – не очень. Я к ней со всем вниманием, а она на порог не пускает! Чокнутая совсем! Всё сестру свою Лизу ждет, пропавшую семьдесят два года назад в Крыму. Тут дошло, в чём подвох: старик меня ее опекуном сделал, потому что не обижу убогую, заботиться буду по мере сил. Ведь поклялся. А может, и вправду родственник: бабка моя родом из Крыма. Кто уж теперь до правды докопается?!
Девушка глянула на будущего отчима с явным подозрением. «Сказка такая бредовая, что ни слово, то нестыковка! Деда не было никогда, а вдруг родня у него появилась! Чушь собачья! А ты уши развесил, впрягся помогать? Да еще поклялся? Ох, не верится!»
Федор, видно, понял ее красноречивый взгляд, затараторил, явно смущаясь:
– Я тоже сперва подумал – мошенничество! А потом поразмыслил: ведь у меня не берут ничего, напротив, дают. Если им присмотр за бабкой нужен, то они правильно выбрали: честно всё исполню, не обману.
У Тани от этого бреда голова пошла кругом. «Может, человек и вправду хороший? Просто дурачок, блаженненький? Как мать с ним жить будет?» Мысль развивать не стала, не ее дело. А вот загадка зацепила.
– Федор Андреевич! – Она впервые назвала будущего отчима по имени-отчеству. – Что там за история была? Хоть как-то же вам всё объяснили?
– Мало что знаю. Вроде старший брат того старика, о ком говорил, в контрразведке служил не то майором, не то полковником и женат был на пропавшей сестре этой самой бабуси. Она тогда, девчонкой, с ними жила, родители их в войну погибли. – Он встал, вдохнул обреченно. – Ну даже если и была там какая-то тайна, так толку что? За семьдесят с лишним лет всё не то что быльем – плесенью поросло, в прах рассыпалось! Политика какая-нибудь! Мужик тот шпионом оказался, расстрелян в пятидесятом! А что там было – кто разберет! Да не о том речь! Со старухой договориться надо! Я же заботиться о ней обещал! Ну или хотя бы присматривать! Она ж как дите малое!
До Тани наконец дошло:
– Это я, значит, делать должна?!
– А что? Меня она боится, как всех чужих мужиков! Это с детства у нее, с войны! Так одна всю жизнь и прожила, никого не подпускала, даже деда того с трудом! А его-то сто лет знала! – Он посмотрел чистыми, ясными глазами, будто это было для него естественно: вешать свои заботы на другого человека. Таня до того поразилась подобной непосредственности вкупе с наглостью, что даже не смогла возмутиться.
– Как так – ни с кем не общалась? А работала как же?
– С этим тоже мутно. Образования никакого, пять классов, дальше не потянула. Поделки мастерила деревянные, вроде игрушки, как надомница, получала копейки, ну еще уборщицей. Потом инвалидность. На пенсии уже сорок с лишним лет, ну или больше…
– И всё время совсем одна?
Федор вздохнул.
– Ну не совсем… три дворняжки у нее и кошек парочка… Животные вместо людей! Больная она, в психдиспансере на учете. Ну и опеку над ней сделали в девяностые, когда черные риелторы развелись. Чтобы не пропала убогая, прости меня, Господи! – Он вздохнул еще тяжелее; видно, вся эта история придавила его сверх меры. Он о себе-то с трудом мог позаботиться, а тут еще это…
Таня поскребла носком туфельки торчащий из земли кусок арматуры. Представила себя со стороны – в пышном светлом платьице на замызганной скамейке, рядом с лужей. А впереди сумасшедшая старуха с кучей собак и кошек. Весело рассмеялась над собственной глупостью. Как отец учил: «Над собой смеяться – лучшее лекарство! И еще: никогда не отступай перед трудностями!»
А она и не думает отступать, тем более перед такими интересными трудностями.
Девушка резко встала и пошла в обход лужи.
– Который дом?
– Вон тот! Третий подъезд справа! – Федору будто передалось немного бодрости.
…Четыре ступеньки, крыльцо, серая железная дверь с кодовым замком. Она дернула его за рукав, чтобы спросить цифры. Вместо ответа лишь испуганный взмах руки, потом неловкий шаг на газон и стук в приоткрытое окно первого этажа.
– Серафима Васильевна, вы дома?! – Стекло звенело и дребезжало, голос старался казаться смелым. – Это Федор, от Николая Ивановича! Слышите?
– Слышу, слышу, окаянный! Сказала же, не приходи!