Прошлой ночью в XV веке
Шрифт:
Выхожу из Janus, снова открываю досье и за несколько минут выписываю уведомление о штрафе, радуясь тому, что никакие вирусы, никакие автоматические помехи не нарушили работу моего компьютера. Но стоило мне нажать на иконку «сохранить документ», как я почувствовал неодолимую усталость и тяжесть в затылке.
Стук в дверь заставил меня вздрогнуть и очнуться.
— Тут к вам пришли, — сообщил секретарь бригады, заглянув в кабинет. — Какая-то мадемуазель Фукс. Но ей не назначено.
Я бросаю взгляд на стенные часы. Два часа! Я проспал целых два часа!
Прошу секретаря сказать посетительнице, чтобы подождала, он выходит, я с трудом поднимаюсь. У меня подкашиваются ноги, сосет под ложечкой, я распахиваю окно, чтобы проветрить мозги: в голове царит полный сумбур от вида раскинутых ног и пышной груди, сотрясаемых ударами моего тарана. Нет, довольно! Прочь, наваждение! Я не позволю ей усыплять меня по команде всякий раз, как она вздумает потрахаться со мной. Ведь сказано было — ночью, а не в разгаре дня!
До меня вдруг доходит, что я говорю вслух, а мое окно расположено как раз над местом для курения в скверике у автостоянки. В панике захлопываю окно и вытираю шею, взмокшую от холодного пота. Теперь к эротическим образам добавляются батальные сцены: пронзенные стрелами кони, отрубленные головы у ног воинов в латах. В моей руке меч, он рассекает людские тела, обагряясь кровью, которая оборачивается алой краской, и кисть Изабо кладет ее на холст, — чем яснее я вспоминаю свой сон, тем трудней мне понять его символический смысл. Наконец я встряхиваюсь, отметаю эту бередящую смесь жестокости и гармонии и иду к двери с твердым намерением выпроводить незваную гостью.
В зале ожидания, вернее в коридоре с рядом пластиковых сидений, привинченных к стене, я натыкаюсь на почтальоншу, она резво вскакивает на ноги в своих «найках» и тащит меня обратно в кабинет.
— У нас проблема! — объявляет она, захлопывая за собой дверь. — Я спала после обеда, и вдруг она явилась мне, жутко возбужденная, разбудила и сказала: «Я хочу, чтобы он перреспал со мной рреально!»
Разозленный ее приходом ко мне на работу, я решительно открываю дверь, со словами:
— Послушайте, я сейчас очень занят, поговорим об этом позже, если вам угодно.
— Да как вы не понимаете! — возражает она, плюхаясь в кресло для посетителей. — Ее поле сознания расширяется с каждой минутой по мере того, как вы думаете о ней. Это же капризная девчонка, но вместе с тем, настоящая женщина…
Я предпочитаю прикрыть дверь. Почтальонша с сочувственной гримасой хватает меня за руку.
— Не забудьте: она провела шесть веков в заточении, ожидая вас. И теперь главное, чего ей не хватает, это живая плоть. Поставьте себя на ее место. Ей уже мало виртуальной любви в астрале. Она начинает подозревать, что в вашей жизни есть и другие женщины, но не хочет иметь с ними дело. И поэтому вот что она предлагает: воплотиться в ту, с кем вы занимаетесь любовью. Только это не должна быть женщина, к которой вы испытываете какие-то чувства. Пусть это будет первая попавшаяся незнакомка.
Сжав зубы, я разглядываю толстую почтальоншу с ее прилизанными волосиками. От всей души надеюсь, что она не предложит мне для этой цели свои услуги. Вероятно, она прочитала эту мысль в моем взгляде, покраснела, отвернулась и стала разглядывать свои фиолетовые кроссовки.
— Это вам решать, — сказала она. — Я просто пришла с просьбой: займитесь вплотную вашей подружкой. Велите ей больше не будить меня, чтобы рассказывать про ваши постельные утехи. В моей жизни нет мужчины, я давно уже с этим смирилась, и, поверьте, все эта ваша история меня сильно угнетает.
Она встает, одергивает свой блузон и неприязненно смеряет меня взглядом с головы до ног:
— Теперь мое участие излишне, раз вы можете общаться с ней напрямую. Так вот, сделайте это, а меня оставьте в покое. О'кей? Я на вас полагаюсь.
И она выходит так же стремительно, как вошла. Но десять секунд спустя опять всовывается в кабинет и добавляет, уже гораздо мягче:
— Говорю это в ваших интересах, Жан-Люк. Вы должны дать ей то, что она требует, иначе ее душа никогда не покинет материальный мир. Только постарайтесь отвлечь ее от секса.
— Это каким же образом?
— Ну, не знаю… Например, с помощью живописи.
Я вздрагиваю.
— Почему вы сказали о живописи?
— Гийом был довольно одаренным портретистом, и она сама мне рассказала, что им случалось писать картины в четыре руки… Вам это что-то напомнило? Да-да, не отрицайте, я ведь вижу по вашему лицу. Ну, что ж, продолжайте: вы на верном пути.
Я до боли стискиваю край стола.
— На верном пути к чему?
— Все, бегу! А то у меня машина стоит поперек дороги.
Дверь хлопает так сильно, что со стены падает Хартия налогоплательщика в плексигласовой рамке.
Я смотрю на часы, пытаюсь отрешиться от всего происходящего. Но стоит мне закрыть глаза, как недавние кошмарные образы всплывают передо мной с новой силой. Взяв пресс-папье, я начинаю заколачивать выпавший из стены гвоздь, чтобы повесить на место Хартию.
Вернувшись к столу, слышу сигнал поступившей почты. Открываю «входящие» в надежде отвлечься, вернуться к конкретике налогообложения. Но вместо этого, вижу на экране биографию Гийома д'Арбу, посланную супругой заключенного № 4134F. Что ж, все совпадает. Живописец при дворе Карла VII, соратник Жанны д'Арк, погиб в сражении или заключен в монастырь за развратный образ жизни — точные даты и обстоятельства смерти неизвестны. Я пишу ответ с благодарностью и стираю письмо.
Так, пора возвращаться ко мне самому, к моему домашнему очагу, к моему будущему. Коринна и Жюльен — вот самое главное: они реальны, они живы, и им грозит опасность. У меня осталось сорок пять минут на то, чтобы обдумать слова, которые я должен сказать любимой женщине. И я принимаю решение провести это время в «Галери Лафайет», где покупаю себе костюм, сорочку и туфли.
Выбрасывая свою вчерашнюю одежду в мусорный бак, я испытываю такое чувство, будто стираю из памяти события, свидетелями которых ей пришлось стать, и решительно зачеркиваю всякий намек на предыдущую жизнь.