Прошлой ночью в XV веке
Шрифт:
Но в тот самый миг, когда я опускаю крышку бака, на лацкан моего нового пиджака шлепается голубиный помет. Я запрещаю себе расценивать это как недобрый знак и пытаюсь не слышать взрыв детского смеха виртуальной любовницы, которую кто-то внедрил в мое сознание.
13
Она пришла в одежде, наглухо скрывающей ее тело от шеи до запястий. Даже брюки и те были застегнуты на щиколотках. Мне кажется, что это наша первая встреча «без декольте» — вот только от мысли, что она может стать последней, у меня сжимается сердце.
Однако,
Она поднимает на меня глаза, опершись подбородком на ладонь, а локтем на колено. Я только что рассказал ей обо всем, что случилось со мной за истекшие сутки, и ее лицо поочередно отразило целую гамму чувств: напряженность сменилась облегчением, недоверие — озабоченностью, веселость — тревогой. Она возвращает мне оба письма с подписью «Изабо» и, придвинув к себе бокал с коктейлем, делает глоток. Я жду, весь сжавшись от волнения.
— Интересно, — говорит она.
И медленно ставит бокал на низкий столик между нашими глубокими «клубными» креслами, а, вернее, на ящик от боеприпасов. Long Wayпринадлежит бывшему солдату-янки, вернувшемуся к гражданской жизни в места своей боевой юности: с помощью военного декора — минометных снарядов, радиаторных решеток от «Джипов», вымпелов на стенах и джазовых мелодий в музыкальном автомате — он пытается воссоздать эпоху, когда Шатору жил в наэлектризованной атмосфере его американской базы. Молодежь сюда не ходит, ей плевать на войну, старики и вовсе предпочитают о ней забыть, так что это самый спокойный бар в городе. Наше излюбленное местечко, мы к нему привыкли.
Коринна берет сырную палочку и покусывает ее, разглядывая сидящие вокруг нас парочки: зарождающийся флирт, рутинные связи, выдохшиеся страсти. Руки, которые ищут встречи, очевидное безразличие, которое силятся не замечать, молчание, полное лжи… Наверное, Коринна, как и я, спрашивает себя, к какой категории сегодня принадлежим мы с ней. Не знаю ничего страшнее таких минут, когда все может продолжиться как раньше, а может взять и кончиться из-за какого-то пустяка. Когда все висит на волоске.
Она снова встречается со мной глазами, теребя прядку своих коротких светлых волос, которые наверняка вымыла перед этой встречей.
— Значит, это мамзель из XV века вносила помехи в телефонные разговоры? — осведомляется она нарочито безразличным тоном.
Я перевожу дух и очищаю одну из фисташек, которые выстроил в боевом порядке вокруг моего бокала с «Манхэттеном».
— Нет, мне кажется, здесь целый букет разных обстоятельств… Гроза, незакрытый люк, рухнувшая липа… Возможно, это цепочка случайных совпадений, или же в другом измерении существует нечто, начавшее действовать с определенной целью…
— Покрепче привязать тебя к этой
— Я уж и не знаю, что думать, Коринна… я вообще не понимаю, на каком я свете.
Она вынимает сережку из уха и вертит ее на пальце, подавляя вздох.
— А ты не думаешь, что твои поднадзорные попросту разыграли тебя, чтобы посмеяться или навредить тебе?
— Ну, конечно, это было первое, что мне пришло в голову. Но ведь я проверил в архиве: и дата и имя — все совпало. Эти люди, с их убеждениями, выглядят чокнутыми, но… как бы это сказать… В их сумасшествии есть своя логика. Некое знание, не имеющее ничего общего со слепой верой: оно основано на определенном методе, на материальном воплощении, на практическом смысле…
— По-моему, все, что ты перечислил, годится для описания секты, разве нет?
— Нет. Они могут быть кем угодно, только не сектантами. Они не завлекают меня в свои сети, а всего лишь передают послания. Причем, крайне бесцеремонно, и это не может не шокировать. Но, похоже, они действуют помимо воли, а потом сожалеют о том, что натворили. А главное, эмоции, которые я испытываю по отношению к этой Изабо, совершенно… искренни. Я чувствую себя «своим» в этой истории, как будто некая часть моего существа на самом деле пережила ее. Ну, представь себе, что какой-нибудь тип подошел ко мне на улице и заявил: «Здравствуй, я твой отец!», представив неопровержимые доказательства, он поверг бы меня примерно в такое же состояние.
Она допивает свой «Манхэттен», снимает с края бокала кружок апельсина, складывает его пополам и сосет, искоса поглядывая на меня. Я добавляю — ясно отдавая себе отчет, насколько нелепо это звучит, — что все вышесказанное отнюдь не грозит нашей семейной жизни.
— Конечно, нет. Это же так удобно.
Я недоуменно смотрю на нее: что значит «удобно»? Коринна разъясняет:
— Это значит, что связь с потусторонней любовницей очень удобна: ни женских волос на твоем пиджаке, ни запаха чужих духов. Скажи мне откровенно, Жан-Люк, чего ты добиваешься?
— Да ничего я не добиваюсь! Не я же затеял всю эту кутерьму!
— Не ты, но ты ее принял. Ты только что рассказал мне свой сон — ночь страстных объятий, проведенную с юной и пылкой любовницей, которая освобождается от своих цепей благодаря тебе, то есть ложась под тебя. Извини за грубость, но иначе это никак не назовешь.
Она роняет свою сережку в пепельницу, в кучку фисташковых скорлупок. Я открываю рот, чтобы возразить, но она меня опережает:
— Я прекрасно понимаю, что не очень-то вежливо выразилась, но виновата лишь отчасти. Меня угнетают не только неприятности на работе и проблемы с Жюльеном. Есть еще кое-что: ты меня отвергаешь.
— То есть?..
— То есть, тебе со мной скучно, вот в чем дело, Жан-Люк. Я слишком приземленный человек, я не вдохновляю тебя на мечты, я просто люблю тебя, вот и все.
Глаза Коринны наливаются слезами.
Мои тоже. Я беру ее руку, но она ее отдергивает.
— И ты ищешь мне замену — что ж, это нормально. Дело даже не в том, кого ты нашел — реальную женщину или воображаемую. Мне больно не оттого, что ты мне изменяешь, а оттого, что я такая, какая есть.
— Ну, что за глупости! Ты мне дорога именно такой, какая есть.