Прошлые жизни и ваше здоровье
Шрифт:
Посвящения
От Сильвии:
Я посвящаю Линдсэй Харрисон — не просто ближайшей подруге и соавтору, но родственной душе. А также всем любимым, кто верит в меня, — здесь, на Земле, и на Другой Стороне.
От Линдсей:
Я посвящаю моей родственной душе, Сильвии Браун. Она написала свое посвящение первой, и теперь мне нужно только ответить тем же, добавив к этому слова, лишь слабо отражающие то, что чувствую я и многие другие: «Спасибо Тебе, Господи, за нее».
Введение
В этой книге доказывается, что прошлые ваши жизни влияют па нынешнюю жизнь посредством силы, называемой клеточной памятью.
Вы узнаете, каким образом и почему работает эта клеточная память., Вы прочтете истории — одну за другой — о том, как мои клиенты совершали путешествия назад во времени и отыскивали в прошлом причины своих глубочайших
Эта книга поможет вам радикально изменить свою жизнь к лучшему. Вы найдете здесь ключи к хранилищам своей клеточной памяти и сможете принять те воспоминания, которые сделают вас богаче, и отпустить те, что давно вас угнетают — гораздо дольше, чем вы могли себе представить.
Эти рассказы выбраны из тысяч регрессий, [1] которые и провела за двадцать пять лет интенсивного изучения прошлых жизней и клеточной памяти. Каждая из этих историй реальна и должным образом зафиксирована документально, однако я хочу сразу же подчеркнуть, что анонимность клиентов сохраняется, и в этой книге я не называю ни одною настоящего имени.
Хочу также обратиться к скептикам и критикам, которые всегда обрушиваются на каждую книгу об экстрасенсах, о прошлых жизнях и «разоблачают» тех из нас, кто непоколебимо и страстно верит, что, создавая нас, Бог обещал, обещает и всегда будет обещать каждой душе вечную жизнь. Я обращаюсь к ним: пожалуйста, во что бы то ни стало оставайтесь скептиками. Будьте критичны. Я не только принимаю вашу позицию, я ее приветствую — при условии, что вы подходите к этим вопросам и людям, пишущим о них, непредвзято. И во-вторых, если, отвергая наши утверждения, вы предлагаете обществу взамен что-то вселяющее столько же доверия, надежды, успокоения и благоговения.
1
Регрессия — это сеанс регрессивного гипноза, при котором человек возвращается в свои прошлые жизни. — Здесь и далее — примечания редактора русского издания.
Давайте сядем за круглым столом лицом к лицу и поговорим, если хотите, перед объективами телекамер. Я предложу вам плоды сорока восьми лет учебы, исследований, экстрасенсорного считывания, регрессий в прошлые жизни, путешествий по миру и сравнительного анализа религий. Я предложу вам результаты тщательнейшего изучения двадцати шести вариантов Библии, учений Магомета и Будды, Корана, египетской Книги Мертвых, Бхагавад-Гиты, работ Карла Густава Юнга,
Джозефа Кемпбелла, Эдгара Кейса, Гарольда Блума. Элен Пэйджелс, Элин Гаррет, жизни Аполлонии Тианского и философских учений ессеев, синтоистов, теософского общества и розенкрейцеров. И наконец, — что тоже немаловажно, — я проявлю неподдельный интерес к вашей точке зрения; искреннюю преданность Богу, который наделил меня многими дарами, чтобы я могла служить Ему наилучшим образом, а также веру в то, что вы можете научить меня чему-то важному. Если вы готовы предложить в ответ что-нибудь, кроме циничного неприятия, то, пожалуйста, считайте эти слова приглашением к встрече, которую я жду с величайшим нетерпением.
Если кому-то стало любопытно, — и такой интерес вполне оправдан, — чем вызвана эта тирада, то я отвечу. Как-то давно во время записи интервью для одной популярной телепрограммы кто-то из продюсеров упомянул мимоходом, что после моего сюжета в программе выступят им психиатра, которые считают, что вся моя работа, включая книги о Другой Стороне и о сверхсознательном мире, вредны для общества, поскольку представляют собой «не более чем утешительные фантазии, не способствующие разрешению человеческих проблем». Я сказала, что с удовольствием побеседую с этими психиатрами, кто бы они ни были (мне так и не назвали их имена). Можете Представить мою досаду, когда продюсер заявил, что ни встретиться, ни поговорить со своими оппонентами я не могу. Их запишут отдельно и покажут в самом конце моего сюжета, — иными словами, после того, как я все скажу, — чтобы они высказали «альтернативную точку зрения». Я попросила продюсера пересмотреть свею позицию и дать мне возможность по меньшей мере познакомиться и побеседовать с моими «обвинителями», оспорить их утверждения и опровергнуть аргументы. Однако нет, об этом не могло быть и речи. «Телевидение так не делается», — кажется, так обосновал он свой отказ. Тогда я поблагодарила его за приглашение, прервала интервью и ушла. Почему я так поступила?
Потому, что не могу противостоять критике? Как раз наоборот. Вот уже полстолетия я активно пропагандирую свою экстрасенсорную деятельность, и не думаю, что существуют критические замечания, с которыми мне за это время не приходилось бы сталкиваться, и обвинения, которых бы мне не предъявляли. На самом деле по причинам, пока еще для меня непонятным, в последнее время ко мне нередко подходят совершенно незнакомые люди, — прямо на улице или, чаще всего, в ресторане, когда я пытаюсь спокойно пообедать, — и говорят: «О! Никогда не думал, что в жизни вы такой симпатичный человек. Телевидение часто выставляет вас в неприглядном свете…» И у меня есть немало свидетелей, что каждый раз все это очень меня веселит. Теперь скажите, надо ли мне отвечать на эту критику или оставить последнее слово за так называемым «экспертом», который меня совершенно не знает, никогда не встречал и даже не удостоил чести побеседовать с ним? Можете не сомневаться, что я попытаюсь ответить. Если вы хотите, чтобы волосы на голове любого гуманитария встали дыбом, просто обвините его в том, что он делает что-то «вредное для общества». Именно так действуют мои критики.
Да, ложные надежды вредны для общества. Но во всех своих книгах я предлагаю читателям лишь то, во что верю всем сердцем, всей душой, и знаю, что вес это — правда Божья.
Я очень люблю и бережно храню одну цитату Тедди Рузвельта. Ею я хотела бы поделиться с вами, — не просто для того, чтобы вы лучше меня поняли, но и ради вас самих, поскольку это послание достойно того, чтобы мы Все его помнили и руководствовались им в жизни:
«Есть достаточно критиков… которые могут указать, где споткнулся сильный или где творец добрых дел сделал не все, что мог.
Здесь можно доверять лишь тому, кто сам стоит на арене; чье лицо испачкано грязью, потом и кровью; кто доблестно идет к своей цели, вновь и вновь ошибается и уступает; кто познал великое воодушевление и безграничную преданность; кто без остатка отдает себя правому делу… Кто в лучшем случае познаёт радость великого свершения, а в худшем случае, если он терпит неудачу, она постигает его в пылу отважной борьбы и ему никогда не приходится делить участь с теми холодными робкими душами, Которые не ведают пи победы, ни поражения».
И я хочу сказать. всем своим родным, друзьям, возлюбленным клиентам, телезрителям, коллегам — нынешним и будущим, — а также всем непредвзятым скептикам, рядом с которыми я стою на этой арене с гордо поднятой головой: спасибо вам, я вас люблю, и да благословит вас Бог.
Часть первая
Тайны клеточной памяти
Пролог
Заканчивался долгий день. Было холодно и пасмурно. Покидая офис, я надеялась, что доберусь до дома прежде, чем разразится надвигающаяся гроза. Уже с порога, прощаясь со своими сотрудниками, я заметила, что мой помощник, Майкл, говорит по телефону и, очевидно, беседа его беспокоит. Он посмотрел на меня, одними губами произнес имя клиентки и мимикой показал, что она плачет. Эта женщина обращалась ко мне несколько лет назад, и с тех пор я не раз с нежностью вспоминала о ней. Я вернулась в офис, закрыла за собой дверь, взяла трубку, едва обратив внимание на гулкий раскат грома, от которого задрожало окно за моей спиной, и сказала:
— Робин, это Сильвия.
— Ах, Сильвия, слава Богу, что я вас застала. Вы — моя последняя надежда. Вернее, наша последняя надежда. Речь пойдет о моем муже.
Она начала рассказывать свою волнующую историю, и в голосе ее звучал арах. Однажды, года четыре назад, ее муж — преуспевающий ландшафтный архитектор — отправился в будничный поход за покупками, но, полчаса спустя, вернулся с пустыми руками, охваченный паническим ужасом, закрылся в спальне и с тех пор наотрез отказывается выходить из дома. Он никак не мог объяснить свою внезапно возникшую отчаянную агорафобию. Не могли объяснить ее и бесчисленные врачи, и психиатры, которых он посещал после долгих уговоров жены. Супруги потратили тысячи долларов на консультации и лекарства, но мужу легче не стало. Понятно, что страх перед улицей стоил архитектору клиентуры и работы. Семья оказалась на грани банкротства. Как ни любила Робин этого мужчину, — а они уже прожили в браке десять лет, — она не знала, сможет ли дальше оставаться с этим запуганным затворником, которому она, очевидно, уже ничем не может помочь.
— Пожалуйста, Сильвия, — умоляла женщина сквозь слезы, — ни я, ни он этого больше не вынесем. На самом деле, если это не закончится в ближайшее время, боюсь, он попытается свести счеты с жизнью. Вы знаете, как я вам верю, ради Бога, скажите, что мне делать, — и я сделаю все, что в моих силах.
— Можете ли вы убедить его приехать ко мне? — спросила я.
— «Могу ли я»? Я привезу его, — сказала она. — Когда?
— Сейчас. Немедленно. Я вас жду.
Три часа спустя мы с Риком сидели у меня в кабинете. За окном шел проливной дождь. Мужчина был очень бледен, и имел изможденный вид человека, чье некогда здоровое тело подверглось испытаниям, которые оказались выше его сил.