Проситель
Шрифт:
Единственное, что по прошествии времени занимало Берендеева в этой истории, это судьба напарника Рыбоконя, того самого без вести (если, конечно, не считать вестью выросший в шкафу гриб) пропавшего бизнесмена, чей просторный плащ — халат Штучного доктора — Рыбоконь заботливо набросил на плечи Берендеева. Вне всяких сомнений, Рыбоконь (ошибочно, как выяснилось) полагал, что мышиного цвета плащ — нечто вроде смирительной (в смысле смиряющей других по воле Рыбоконя) рубашки Вечности, раз и навсегда взявшей его, Нестора Рыбоконя, сторону. Что, надев плащ, Берендеев будет точно так же исполнять волю Рыбоконя, как предыдущий носитель плаща.
Но он ошибся, Нестор Рыбоконь, бывший преподаватель физики в «блюдечках-очках спасательных кругов». Плащ, долженствующий, как свинец на плечах, согнуть
Рыбоконь взялся (посмел) решать за Вечность, а потому сам пошел в бесконечные ее отвалы вослед прежнему носителю плаща.
Решать за Вечность мог только идиот, потому что решала за Вечность только Вечность.
Берендеев подозревал, что не все так просто с якобы бесследным исчезновением этого (богатырского сложения, если верить плащу) человека, единственной памятью о котором остались плащ и… гриб в шкафу.
Конечно же, затевая операцию с продажей российской металлургии, он наладил регулярное получение информации (имелись такие возможности) об основных задействованных в операции личностях: о турке-лахетинце Мехмеде, злоумышляющем против президента суверенной Имеретии; о некоем Халиле Халиловиче Халилове (весьма состоятельном бизнесмене, только что под видом гуманитарного груза организовавшем доставку полевому командиру в Таджикистане — тот контролировал район, где находился крупнейший в бывшем Союзе, а следовательно. и в мире алюминиевый комбинат — ракетно-зенитного комплекса); а также об Александер Мешке — за этим, как ни странно, не водилось особенных грехов, если не считать за таковые очевидное намерение не далее как через месяц в очередной раз обрушить почти уже и не существующий российский фондовый рынок да скупить по дешевке акции российских энергетических компаний, чтобы затем, окончательно (в пыль) растерев девальвированный-передевальвированный рубль, рассчитаться с висящими на энергетических компаниях долгами и неплатежами и установить собственную цену на электричество.
Собственно, все трое, можно сказать, не представляли опасности для Берендеева. Теоретически (а точнее, тео-еретически) ему не составляло труда заставить их быть честными. О планах Мехмеда вполне мог быть проинформирован президент Имеретии, имеющий обыкновение упреждающе ликвидировать тех, кто в свою очередь собирался ликвидировать его. Российская ФСБ, обслуживающая в алюминиевой промышленности интересы отечественной мафии и частично существующая за счет этой мафии, узнав о проделках Халила Халиловича Халилова в Таджикистане, а также о его переговорах с талибами насчет того, чтобы возить с севера Афганистана глинозем на комбинат в Таджикистан, то есть выплавлять самый дешевый (дешевле российского) алюминий в мире, достала бы его из-под земли и, вероятнее всего, под землю бы и упрятала. Что же касается Мешка, то его инициативы на российском фондовом рынке вряд ли пришлись бы по сердцу нынешнему премьер-министру, из последних сил (точнее, с помощью уже почти что виртуальных, запредельных каких-то действий, вроде введения «энергорубля», равного одному киловатт-часу) удерживающему энергетику от неотвратимого краха, а какого-нибудь западного писателя, скажем Стивена Кинга, — от написания спустя восемьдесят с лишним лет после Уэллса публицистической книги «Россия во мгле-2». Премьер-министр, прекрасно понимающий, что сам погаснет вместе с последней российской «лампочкой Ильича», растворится во тьме кромешной вместе с последним «энергорублем», просто-напросто приказал бы в лучшем случае арестовать Мешка, в худшем — пристрелить как собаку, а может, даже посадить на электрический стул, на оплату работы которого он бы не пожалел последнего «энергорубля».
Как уяснил из их разговоров Берендеев, осуществляющий запись, точнее, особого рода импульсно-звуковое сканирование (поскольку помещения, где велись интересующие Берендеева разговоры были, как правило, защищены от прослушивания), через суперзасекреченный, обслуживающий лично президента разведывательный спутник (специалист из ФАПСИ брал по три тысячи долларов за страницу), симпатичные ребята Мехмед, Халил и Александер Мешок полагали, что он имеет какое-то отношение к убийству неких людей в Москве, Амстердаме и Лондоне, в результате чего к Нестору Рыбоконю якобы и привалили дурные деньги.
Выходило, что друг, товарищ и брат по Вечности Рыбоконь банально подставил Берендеева. Чудо, не иначе, спасло писателя-фантаста от неминуемой мести со стороны коллег и родственников убиенных (кем и за что?).
Берендеев, помнится, еще удивился: с чего это Рыбоконь вдруг попросил его, ничего, в сущности, не успевшего сделать, кроме как принести в клюве сомнительную идею финансового круга, съездить в Лондон и Амстердам? Идеи, как известно, в отличие от денег, носятся в воздухе. Берендеев, таким образом, принес Рыбоконю воздух. Тот же попросил его съездить в Лондон и Амстердам, не ограничивая себя в расходах. То есть, так сказать, вмиг насытил воздух Берендеева деньгами.
Там не было дел.
Или были, но они не требовали участия Берендеева.
В Лондоне он подал в департамент финансов ее Величества заявку на открытие филиала «Сет-банка» и целых десять дней ожидал «решения», которое, конечно же, оказалось отрицательным. Англичане, как выяснилось, ничего не знали о таком могучем финансовом учреждении, как российский, зарегистрированный в свободной экономической зоне — в Республике Ингушетии — «Сет-банк», и, соответственно, не горели желанием иметь у себя его филиал. В Амстердаме Берендеев приобрел акции какой-то малоизвестной чаеразвесочной компании на двенадцать, что ли, тысяч долларов.
Зачем?
Теперь Берендеев знал зачем.
Получалось, что нехорош, ох, нехорош был хозяин «Сет-банка» Нестор Рыбоконь. Идею финансового круга использовал, а автора подставил. Впрочем, Берендеев не обижался на своего партнера. Пожелай тот и впрямь его убить, Берендеев давно бы отправился по стопам человека, в чьем плаще он однажды шел по сжигаемым вечерним солнцем сиреневым улицам Москвы.
А может, мелькнула мысль, Рыбоконь не столько хотел его уничтожить, сколько хотел ясности: отдадут ли — Бог, Вечность, судьба, смерть и т. д. — Берендеева? В этом случае хозяин «Сет-банка» представал не подлецом, но мудрецом, эдаким алхимиком, препарирующим на лабораторном столе структуру бытия.
Впрочем, все это уже не имело значения.
Писатель-фантаст Руслан Берендеев не сомневался, что Вечности плевать на моральный облик Нестора Рыбоконя. По всей видимости, в наказание (слив, сброс в отвал, зачистка) Рыбоконю по линии Вечности был вмонтирован гнев Господа.
Наказание людей, догадался Берендеев, является тем направлением, на котором происходит весьма эффективное и согласованное сотрудничество Бога и Вечности. Хотя некая несправедливость увиделась писателю-фантасту Руслану Берендееву в механическом, напоминающем ленту конвейера процессе наказания изначально несовершенного, не по своей воле отягощенного первородным грехом человека. Это было все равно что разбивать бракованные (не горящие) лампочки вместо того, чтобы взять да исправить саму технологическую линию, на которой лампочки производятся. Мысль, что человек только затем и существует, чтобы быть наказанным (до рождения, при жизни и — по полной, с оттягом — на Страшном суде), показалась Берендееву не то чтобы примитивной, но недостойной, бросающей тень не столько на Господа, сколько на самого Берендеева, приверженного знаменитому «лезвию Оккама», то есть «умножающего сущности без необходимости».
Господь — неумножаемая и неделимая сущность, подумал писатель-фантаст Руслан Берендеев, сущность вне математических и прочих действий.
А еще он подумал, что где бы ни находился без вести пропавший бизнесмен, оставивший ему (в назидание?) просторнейший плащ-саван: живой — в Чили, на Канарах, в оазисах Иордании — или мертвый — в сырой (сухой) земле, в воде, в бетонном фундаменте и т. д., - мир, как верный пес, замер у его ног. Он получил то, к чему стремился. Просто в одном случае (Чили, Канары, Иордания) это был один мир, в другом (земля, вода, бетон) — другой. Но в любом случае он был у его ног. Пусть даже ноги бизнесмена превратились в кости, в пепел, в погремушку внутри бетона. Именно в этой точке — мир у ног как исполнение желаний — сходились Господь, Вечность и отдельно взятый человек.